Встречи с иными

По следам Старшего Брата

Сотрудники Бюро Прямоточного Котлостроения, работавшие в Китае в конце 50-х, рассказывали: турбины на строившуюся в КНР станцию из СовСоюза привозили с надетыми на вал кольцами лопаток. Часть колец надо было демонтировать до штатного количества, и хранить как запасные. Местное начальство, однако, этому воспротивилось и велело поставить турбину как есть и, тем самым, добиться повышения выработки электроэнергии сверх плана. На отказ наших это делать, на том основании, что это может привести к катастрофе, их обвинили в буржуазной боязни нового, а когда катастрофа, в конце концов, произошла – во вредительстве.

Что-то подобное наши старые инженеры рассказывали про дела, творившиеся у нас в 20-е – 30-е.

Ветер с Севера

Летом 73-го мы с Танькой после отдыха в Баксанском ущелье финишировали рывком по Военно-Грузинской дороге в Тбилиси. Деньги у нас кончились, и в Пасанаури у нас хватило только на одну чашку кофе без сахара. Правда, на почтамте нас ждал перевод рублей на 30, чтобы дотянуть до дому, и наутро мы отправились осматривать Тбилиси и окрестности.

Как выяснилось, наш визит стал культурным шоком для грузинской столицы – Танька, которой было 19, а выглядела она лет на 16, по тогдашней московской моде была в суперминиюбке, примерно на полметра короче тех, что носили аборигенки. В конце дня мы присели покурить на бетонную кадку с цветами на проспекте Руставели и все не могли понять, что на нас все прохожие так пялятся, пока не подошли милиционеры, два русских парня после армии, проверили у нас документы, заулыбались, увидев московскую прописку, и объяснили, что девочку в такой миниюбке и с сигаретой в зубах тут еще не видели...

Слово-то какое!

В Праге летом 79-го мы четыре дня потратили на то, чтобы облазить Град. В какой-то момент мне попалась на глаза странная картинка, на которой, похоже, кого-то били целым коллективом, а все это сопровождалось незнакомым мне ранее чешским словом «дефенестрация». Что-то мне подсказало, что словечко – не славянского происхождения, и в голове всплыла университетская анатомическая латынь – fenestra rotunda, fenestra ovale – круглое окно, овальное окно черепа, но каким боком все это связано с мордобойным сюжетом на старинной гравюре, я так и не допёр. Только на следующий день, когда мы подцепились к проходящей экскурсии советских, я услышал объяснение: в 1618 чешские аристократы, сопротивлявшиеся коронации на чешский престол проводника Контрреформации Фердинанда, выбросили из высокого крепостного окна имперских наместников в ров в пражском Граде. Выброшенные не погибли, поскольку приземлились в кучу навоза.

Обычное дело – выбросили оппонентов из зала заседаний, но слово-то какое!

Опережая время

Оговорка о незнакомом чешском слове - не рисовка. Я к тому времени уже лет 15 читал по-чешски, в основном, конечно, газеты, которые покупал рядом с домом на Кировской. Политические статьи в "Руде право" можно было до 68-го года не читать, потому что они от передовиц нашей "Правды" нисколько не отличались, и все же в этом органе ЦК компартии Чехословакии нашлось кое-что новое и ранее мною не виданное. На второй странице внизу каждый день помещалась "Черна хроника" - всякие сообщения о пожарах, преступлениях и дорожных происшествиях. Выяснилось, что пожар по чешски - червени когоут, буквально - красный петух.

А на страницах подальше обнаружилась еще более экзотическая рубрика - "Сезнамени" - знакомства. С этим жанром теперь все знакомы, а тогда все эти описания антропометрии и жизненных пристрастий смотрелись свежо. Но самое забавное объявление я обнаружил в следующем за "Знакомствами" разделе - "Рузне" (разное): - Подарю "Шкоду" МВ 1000 за любовь и ласку.

Важные мужские дела

Под самый конец Советской власти я все-таки попал в Среднюю Азию – почему-то очередную советско-финскую школу по биологии развития решили провести в Ташкенте. Участников поселили в пансионате то ли ЦК местной компартии, то ли Совмина УзССР, научные занятия были увенчаны банкетом в колхозе-миллионере, так что удалось повидать и эту специфическую черточку совбыта. Потом нас прокатили в Самарканд, со всеми его архитектурными красотами. И было видно, насколько этот город – более узбекский, чем сильно русифицированный в те времена Ташкент.

Впрочем, и столица Узбекистана была не совсем европейской. Там мы побывали в гостях у коллеги, бывшего до того аспирантом нашего института. Его семья обитала в махалле – квартале, занимаемом кланом. За глинобитными стенами скрывался немалый двор с большим домом и хозяйственными постройками, нас встречал коллега, его жена и мама, профессор ташкентского университета. Нас пригласили к накрытому столу, жена и мама донесли что-то с пылу с жару, и мама посидела с нами минут пять, обменявшись любезностями, после чего отбыла, и мужчины предались важному делу – трепу о том, о сем. Жена коллеги к нашей компании так и не присоединилась.

Урок не впрок

Году в 75-м научно-исследовательское судно «Московский Университет-2» встало на рейде Гибралтара – на первую загранстоянку в рейсе на Сент-Джон (Канада) и европейские порты. Наутро экипажу и членам экспедиции предстояла первая высадка в загранпорту. Мой приятель Юра с коллегой уже собрались заваливаться спать, как вдруг услышали из соседней каюты странные звуки. Там обитал еще один выпускник Биофака – Васятка, вот он и произносил раз за разом: – Оне, тво, тхрее, фоур…

Где-то с третьего раза до ребят дошло, что сосед повторяет английские, в его понимании, числительные в предвидении торговых операций с аборигенами.

Надо отдать персонажу должное – в дайвинге за биологическими объектами он преуспел значительно больше, чем в английском, и в память об этом на Биофаке до сих пор хранится створка моллюска Тридакны диаметром больше полуметра, добытая им на Кубе.

***