С легким хреном!

            Старший научный сотрудник НИИ Хромосомных РЕакций На Алкоголь, для краткости - НИИ ХРЕНА, Коробков брел по предновогодней залитой бывшим снегом улице в баню. Раз в год, надо или не надо…

            Жизнь работника Серпузовского научного городка тяжела и неказиста. Когда-то здесь был цветущий сад, залитый сияющими потоками госфинансирования. НИИ ХРЕНА, при этом, отхватывал львиную долю, оставляя другим институтикам крохи. Затея состояла в том, чтобы путем сначала отбора случайных мутаций, а потом и направленным воздействием на геном вывести особь, которая бы использовала в качестве источника энергии спирт, дешевую и практически неисчерпаемую пищу. В качестве полезного побочного эффекта надеялись сохранить легкую эйфорию, которая возникает при потреблении этого «вечного хлеба». Были достигнуты значительные успехи. Теперь от этого великолепия остались слезы – бюджет иссяк, а народ нагло повадился жрать всякие, ранее невиданные, менее энергетические, но, говорят, более приятные на вкус предметы.

            Однако ж, там, в парной, ждет недурственная компания старых друзей – таких же, как он сам умельцев разных наук. Раньше по традиции под Новый Год они собирались в бане Отделения Академии отметить научные достижения и удачные возвращения из экспедиций. Теперь это было в прошлом…

                                                           * * *

            В академической бане было тепло, еще не начали набиваться крутые Серпузовского района, когда к новогодней полуночи будет не повернуться от перстней, цепей и волын. Еще не орала из динамиков попса – всякие Херкоровы и Газводовы, пока допаривалась интеллигентная публика мягко звучали клавишные Рика Уэйкмэна, готовя абитуриента в раздевалке к предстоящему блаженству.

            Коробкова уже ждали: доктор Май-Маевский, однофамилец белого генерала, но по кличке Эсаул, поскольку до генерала все же не дотягивал из-за слишком интеллигентной рожи. Его тематика тонких регуляций, вызываемых полусладкими марочными винами накрылась еще в перестройку, и Эсаул, оформив пенсию по инвалидности, подался в бомбилы – возил безлошадных от Серпузова в городок. Фанатик науки Фомкин еще при Советской власти прославился нежеланием защищаться и способностью беспечально жить на 100 рублей с женой и двумя детьми. Его как-то в декабре поймали в коридоре и, прямо как был, в кедах, запихали в зал Ученого Совета, где и сделали из него кандидата – коллеги сочувствовали его безответной жене и вечно сопливым отпрыскам. Он и сейчас на бюджетном финансировании продолжал работать и добивался удивительных результатов в предупреждении похмельного синдрома.

            Вова Спринклер – четвертый за их праздничной шайкой, давно ушел в бизнес и теперь торговал в городке гербалайфом и презервативами, в которых ниихреновцы выносили из Института спирт. Он как наиболее молодой и физически развитый долго работал на военных по тематикам экстремальных состояний, выпивал за раз две-три смертельные дозы, но никогда не пьянел. Сам Коробков, помимо своих научных обязанностей, тоже подрабатывал - на городском стадионе, печатая на табло названия команд, счет и фамилии игроков, забивших голы. Слава богу, хоть можно было совместить приработок и хобби – доктор Коробков был страстным болельщиком команды «Конармеец». Когда-то, еще студентом, начиная карьеру с курсовой на тему: «Пьет, как лошадь», проникся к этому благородному животному искренней симпатией, которая не остыла, несмотря на тяжелые времена. Конечно, и Эсаул – из-за генеральской фамилии, и Спринклер – из-за боевого прошлого, тоже были конармейцами. Только Фомкину все это было по барабану, но разговор поддержать мог и он. Дело в том, что в прошлом году коробковская Лаборатория Футбольных Фанатов (Фуфанов), где выводили морозостойкую и плодовитую породу болельщиков, питающуюся исключительно алкоголем, зацепившись за шальной грант Фонда Фундаментальных Исследований на экспедиционные работы, участвовали в Большом Эксперименте на матче с командой Мясокомбината. Фомкину тогда тоже дали подзаработать, и он научился отличать аут от корнера и красно-синих от красно-белых.

                                               *          *          *

            Собственно, с теплых воспоминаний о Большом Эксперименте начался после первого пара и разгонной пары пива дружеский вечер. Да, то был крутой комплексный эксперимент, к которому присоседилась куча народу. Первую скрипку играли, конечно, деятели из НИИ Физических Усилий и Спирта – эти главные ассигнования и захапали, правда, и отчет потом сами писали. Какие-то старые связи с медными касками из Министерства Нападения, какие-то старые тематики по нагрузкам на спортсменов в условиях, приближенных к боевым… В общем, поле было засыпано снегом по самое это самое, а игроков обвешали термодатчиками и регистрировали теплопродукцию тех, кому давали гомеопатические дозы спирта, сравнивая с контрольной группой, которая так согревалась.

            Ниихреновцы поучаствовали, во-первых, тем, что поставили для эксперимента 26 кубометров зеленых чертиков – застелить газон и придать ему весенний вид. Это - чтобы федерация футбола не разорялась и не сорвала опыт. Потом, правда, часть чертиков забастовала под предлогом холода, хоть и была проспиртована насквозь. Перед вторым таймом разразился скандал, и руководству Эксперимента пришлось разориться на бензин для снегоуборочных машин, а городской голова потом еще долго канючил у академика-секретаря бабки за амортизацию снежных скребков.

            Зеленые чертики – это, на самом деле, побочный продукт первых экспериментов еще древних исследователей по изучению хромосомных реакций на алкоголь. В НИИ ХРЕНА да и в городке чертики расплодились в невероятных количествах из-за обилия спирта и экспериментальных объектов, на которых они паразитировали. Иногда чертики трансмутировали в насекомых, маленьких, но очень противного вида жен и подруг, а последние несколько лет вдруг ни с того, ни с сего – в таких же маленьких и таких же противненьких начальников.

            Во-вторых, это был эксперимент, конкурентный с НИИ Ветеринарии, Животноводства и Оптимизации Прикладной Экологии (НИИ ВЖОПЭ). Коробковские вывели 15 тысяч отборных фуфанов, которые уже в третьем поколении ничего кроме ректификата с витаминными добавками не потребляли. Ниивжоповские еле-еле набрали 5 тысяч хиляков. Наши победили по всем фронтам: конармейцы куда легче передвигались по снежным барханам на поле, а на трибунах их численно и качественно превосходящие фуфаны задавили жиртрестовских, которых пытались выкармливать мясными продуктами. Ясен пень, мы победили – все же спиртным в родной стране кормят уже десятки поколений, а с мясом эксперимент еще, можно считать, в самом зачатке. Где ж их брать, потомственных-то?

            Успех был полный, Фомкин на гонорар жене даже тапочки купил, а младшему – оптическую мышку к склепанному из двух бывших 286-х компу. Коробков больше порадовался победе на футбольном поле.

                                                                       * * *

            Поскольку, приберегая пар для крутых, топили для научников не слишком сильно, возникла здравая мысль повысить градус за счет внутренних ресурсов. Носимый запас на этот раз позволил повысить уровень удовольствия с имеющихся 95-ти, до необходимых 120 градусов. На таком эмоциональном фоне разговор сам собой перетек на личность старшего тренера любимой команды Тверддаева, его тактические построения, что, конечно, вызвало бурную дискуссию. При этом практичный Спринклер орал: «Смотри на табло!», а скептический Коробков, считающий себя серьезным футбольным аналитиком, указывал на провалы на краях обороны и отсутствие эффективного короткого паса перед штрафной. «Ну, не интересно мне твое табло, Спринклер! Я футбол смотреть люблю, а не табло!»

            Носимый запас был израсходован уже почти наполовину, и для убедительности дискутанты перешли с интеллигентного шепота на басовый регистр. Это, конечно, даром пройти не могло. Какая-то шавка из молодых да ранних вякнула из дальнего угла, что «конские – чудозвонские», и даже стала пробираться поближе к приятелям. Публика в парной, пока, в основном, оставалась интеллигентной, и сопляк тут же споткнулся о чью-то шайку, облился горячей водой, да еще какой-то профессорский голос стал читать ему нотацию о падении нравов современной молодежи.

            Коробков со Спринклером восстановили единый фронт и грянули боевой марш:

На море Британском напьется

Табун из горячих коней

Нам счастье еще улыбнется

На зависть ментов и свиней!

            Потом, правда, последовало новое препирательство – какой породы молодая шавка? Спринклер считал, что мясокомбинатовская, он всюду видел их козни, а Коробков, как всегда с железобетонной уверенностью, напирал на то, что такой гаденыш может болеть только за команду Отдела Внутренних Дел городка. «Я их зараз, жандармов, за версту чую!» Собственно, Коробков не так не любил самих полицейских, некоторых из которых даже считал человекообразными, как болевших за их команду первоотдельцев и кадровиков, на которых у него вырос огромный зуб еще в студенческие времена.

            Носимый запас был дорасходован на то, чтобы отметить моральную победу над врагом, но, как всегда, не хватило самой малости. Тут завозился задремавший было Эсаул и извлек из глубин своего банного саквояжика бутыль «Киндзмараули» - еще того, настоящего, и вопросительно поглядел на друзей. Фомкин слабо вякнул, что градус понижать нельзя, но и он устоять перед чарующим ароматом не смог.

            Все же годы берут свое, и по уничтожении бутыли оказалось, что Фомкин и Коробков транспортабельны, но неподвижны. При этом Спринклер ясно помнил, что кто-то из ребят сегодня дежурит по Институту. У Фомкина, кроме пульса на сонных артериях, никаких признаков административной пригодности не наблюдалось. А вот Коробкова можно было попробовать реанимировать - всему городку была известна его способность практически из любого положения пройти по прямой метров двадцать.

            Никогда не пьянеющий Спринклер взял на себя стратегическое руководство, а пьянеющий, но не вырубающийся Эсаул уселся за баранку. Коробкова и Фомкина заботливо складировали домиком на заднем сидении. Через два квартала тело Фомкина на руках близких было предано его обезумевшей от ужаса супруге – старшенький в первый раз привел в дом девушку. Фомкина, как раз, надеялась, что после бани, последствия которой ей, по традиции, были хорошо известны, Фомкин отбудет на новогоднее дежурство, где в тепле, да со своими антипохмелинами к утру придет в полный порядок.

            Спринклер, выслушал стенания и абсолютно трезво заметил, что в состоянии такого нестояния не может быть и речи о проникновении через проходную НИИХРЕНА и отбыл в ночь.

            У проходной Коробков был установлен бушпритом на дверь и Спринклер пару раз попробовал, что получится, если придать телу начальное ускорение. Все в порядке – машинка работала, уклонение от директрисы не превышало 5 угловых градусов. Расположив снаряд в трех метрах перед входом, Вова подпихнул ответственного дежурного по НИИХРЕНА, а Эсаул придержал дверь. Все должно было сработать – если Коробков даже и грохнется, то уже за пределами видимости вахтеров из местного ЧОПа. Друзья и сами бы отвели Коробкова на боевой пост, но, уже давно оставив науку, лишились и пропусков в Институт.

                                                           *          *          *

            А вот не грохнулся! Несмотря на рысканье, тангаж и склонность к сваливанию в штопор, автопилот поймал Коробкова, как только он, миновав охранника, ввалился в коридор первого этажа, и довел до двери родной лаборатории. На остатках горючего специалист по хромосомным реакциям и ответственный дежурный дотянул до того, что называлось «гостевым диванчиком», совершил мягкую посадку и перешел в режим консервации. Обязанности дежурного подождут и до полуночи…

                                                                       * * *

            Пробуждение было тяжким. Первое, на что наткнулся еще не сфокусированный взор Коробкова, было высунувшейся из батареи ехидной рожей домового Низраваза. Эта нечисть просочилась в отопительную систему из канализации и теперь потихоньку гадила сотрудникам. Говорили, что когда-то Низраваз подвизался в качестве заклинателя запойных и даже пытался на этом защитить диссертацию, но был пойман на подтасовке экспериментальных данных и низвергнут. Допился до зеленых чертиков, сбежал из-под охраны, пиратствовал на просторах канализации городка, вконец одичал и превратился в домового.

            В прошлой жизни Низраваз был болельщиком Мясокомбината, а потому теперь особенно пакостил Коробкову, про которого его болельщицкие пристрастия были известны всем.

            Низраваз, тем временем, мерзко ухмыляясь, вывел в воздухе корявым когтем фосфоресцирующий профиль тренера команды Мясокомбината Эротоманцева и слоган «Пищевикъ – чемпион!». Профиль вспыхнул и стал, мерцая, медленно угасать, а в комнате ощутимо потянуло серой – за домовом так и тянулся шлейф его фекального прошлого... Атеист в третьем поколении, материалист и диалектик Коробков перекрестился, омахнулся большим пальцем и трижды плюнул через плечо. Низравазова рожа слегка перекосилась, и он до половины втянулся в продувочный кран батареи.

            Да, та рюмка «Киндзмараули», которая отполировала последние полстакана ректификата, наверное, была лишней. А вот, что важно с точки зрения тематики НИИ ХРЕНА, есть совершенно не хотелось…

            Но и спать со всем этим было совершенно невозможно. На обход производственных помещений не тянуло. Надо собраться и преобразовать спиртное в макроэргические соединения! Воля привычно сосредоточилась в желудке и принялась за нелегкую работу. А пока Коробков включил компьютер.

            Что там на родном сайте? Нет, понятно – все пьют, и никому в голову не придет сказать умное слово о футболе или выложить какой-нибудь потрясающий инсайд о приобретениях в любимую команду, да и хоть бы одна зараза с Новым Годом поздравила! Но все же…

            На главной, там, где анонсировались новые материалы, Коробкова встретила неожиданность – он-то думал, что админы вырубились до «после праздников», и его, последняя аналитическая статья об особенностях тактико-технических характеристик конкурентов из Санкт-Питершанца так и провисит до всеобщего похмела. Но нет – с шапки новой статьи на него пялились какой-то исключительно злодейского вида носатый Дед Маразм и блядковатая рожица его Снежной Дурочки с сигареткой в углу рта. А главное - название материала!

            Сначала что-то знакомое царапнуло глаз, а потом Коробков с ужасом увидел, что кто-то стырил из его компа заголовок последней статьи в Российском Алкоголическом Журнале, куски его основополагающих статей, даже отчеты по закрытой тематике и нагло перемешал с его же лучшими постами с критикой тверддаевской тактики трех защитников при двух опорных. Все это сопровождалось ухмылками и подмигиваниями неведомого автора, явно намылившегося подорвать на сайте незыблемый коробковский статус «вора авторитетного»!

            От такой наглости у Коробкова аж воля расслабилась, и процесс преобразования спиртного в энергию дал сбой. Коробков поспешно произнес про себя заклинание сайта http://www.цементы.ру: «Пил-блевал, пил-блевал, пил-блевал», но другой заголовок добил его окончательно:

                                    «Наше фсё – в Франкмасонии!»

            Коробкову стало совсем нехорошо, а тут еще с экрана на лабораторный стол не спеша и не в ногу сошла колонна сиреневых поросят. Передний осклабился и прохрюкал «Мы – мясо!». Кто бы сомневался! Коробков, борясь с подступающими к жизненно важным органам сивушными маслами, тем не менее, размахнулся и грохнул в наглое свиное рыло, но по дороге зацепил кулаком торсионные весы, расшиб костяшки и сам свалился на пол, уткнувшись физиономией в какую-то тряпку.

                                                           *          *         *
            Сознание медленно возвращалось. Так, поросята, заходившие в комнату были сиреневыми. Наверное - цветовосприятие нарушено. Та пара пива перед «Абсолютом» и той колбой с гидролизным, которую приволок Фомкин, была неуместной и нарушила гармонию. Да, а во что это мы уткнулись мордой? Очевидно, что это – не салат. Уже хорошо. Ага, похоже, это шарфик. Возможно, даже роза, хотя Коробков принципиально не носил атрибутики, считая, что клубный патриотизм должен жить в глубине души, а не выставляться напоказ. Ладно, сосредоточимся: шарфик явно имеет составляющую в красной области спектра, и это обнадеживает, а вот эта полосочка? В комнате было темновато, и Коробков, ворочая непослушными глазодвигательными мышцами, попытался сфокусироваться. Синий? Черт, ведь никогда не страдал дальтонизмом, бело-голубых различал даже впотьмах за два квартала, а тут такой конфуз. Ладно, попробуем на запах. Пованивало чем-то знакомым и не слишком радостным, будто угольком и туалетом типа сортир. Господи! Уж не паровозную ли розу черт зеленый ему подкинул?!

            Низраваз, между прочим, никуда не девался. Осторожности для от крана батареи отопления он не удалялся, но дистанционно курочил лабораторный телевизор. Коробков притащил когда-то этот полудохлый «Рубин» из дому, чтобы после затянувшегося опыта не мчаться к началу матча. Переключатель программ был принципиально выломан, и агрегат показывал только спортивный канал - по федеральному футбол показывали по выходным. А уж в выходной сам бог велел идти на стадио.

            Зеленая скотина, телескопически выдвинув кривой рожок, залезла им под переднюю панель, подковырнула, экран засветился и, порябив с минуту, показал какие-то заморские сиськи. Судя по логотипу в углу экрана, эта нечисть сбила настройку и зацепила спутниковый порноканал. Тут же из углов повысовывались пропитые хари чертиков, с которыми Коробков боролся, ставил ловушки с «Тройным» одеколоном, вроде победил, но разве в ниихреновской лаборатории можно извести зеленых чертиков под корень?

            Телевизор надо было спасать, Коробков рванулся вперед и попытался уцапать нечистого за рог, но супостат оказался проворен и рванул прочь по потолку, волоча в передних копытцах прибор. Попытка сбить врага зенитным огнем не удалась - запущенная в Низраваза колба с лимонной кислотой только заставила того сделать вольт и задеть светильник с давно уже прокисающей лампой.

            С противным чпоком ярко вспыхнула и тут же погасла перегоревшая лампочка, но в последнем ее предсмертном сполохе полоска на шарфике на мгновение осветилась, как солнцем.

            Полоска была зеленая!

* * *
            Мерзостный домовой наяривал то по стенам, то по потолку коридора первого этажа, преследуемый ответственным дежурным по Институту. Мелькали таблички давно закрытых за отсутствием денег и персонала лабораторий Марочных Усилителей Диеты Алкоголиков, Базовой Лаборатории Естественных Виноматериалов, окованная железом дверь Отдела Оборонного Алкоголизма.

            «Заодно и Институт обойду!» - подумал на ходу Коробков.

            Как встретишь год – так его и проведешь. При таком начале, дай бог конармейцам в этом сезоне за пятерку зацепиться. Надо что-то делать!

            Коробков приметил, что Низарваз притомился. И с физподготовкой у этого зеленого алкоголика было неважно, и «Рубин» тянул к земле. «Возьму измором»» - решил Коробков и наддал.

            Угрожая удирающему Низравазу подхваченным по пути из гнезда углекислотным огнетушителем ОУ-5, Коробков погнал супостата в правое крыло – там были сплошь закрытые лаборатории и заброшенные склады, и давно не топили. Хрен он там в батарею залезет – замерзнет! Правда, в канализацию может просочиться, но где там сортиры, уже никто не помнил. К тому же из экономии места когда-то половину гальюнов переделали в рабочие помещения, оставив мужские только на четных этажах, а женские на нечетных. Коробков почему-то был уверен, что Низраваз все же не до такой степени опустился, чтобы лезть в женский туалет.

            После трех поворотов, где Коробков парировал попытки домового улизнуть и утащить «Рубин» в большие стояки отопления, преследуемый и преследователь влетели в тупиковый коридорчик. Сюда, наверное уже лет пять не ступала нога научного сотрудника – двери были заколочены в незапамятные времена расцвета застоя. Тут когда-то жил и творил классик НИИ ХРЕНА Соломон Львович Бецалельсон.

            Загнанный в тупик Низраваз заметался по потолку, ломанулся было в стояк, но тот встретил его ледяным дыханием, и домовой отпрыгнул, загораживаясь «Рубином» от наседающего Коробкова. Ситуация для ученого тоже была тупиковой – телевизора было жаль, когда еще другой найдешь!

            Внезапно зеленая скотина сделала пируэт и, явно на что-то решившись, рванулась в угол и полезла за стальной шкаф, в котором обычно держат ЛВЖ и СДЯВ[1] , прикрывая отход поставленным на попа телевизором. За шкафом зашуршало и завоняло. «Ушел-таки, гад, в свою фановую трубу!» - подумал Коробков. Ну, и черт с ним! Моральная победа одержана – телевизор отбит. Надо будет только настройку на спортканал восстановить.

            Коробков подошел к шкафу, собираясь взвалить на грудь «Рубин», но тут взгляд его уперся в надпись на дверце – С.Л.Бецалельсон.

                                               * * *   

            Классик, широко известный в узких кругах специалистов по алкоголю как Мудрый Соломон, прибился к НИИ ХРЕНА в самом начале его существования и пережил здесь борьбу с космополитизмом потому, что не имел медицинского, да и никакого другого диплома, а только справку об окончании трех курсов Строгановки по кафедре художественной керамики. На его счету была масса открытий и самоотверженных опытов, которые классик ставил на самом себе. С его работами была связана и легенда, передававшаяся в Институте из поколения в поколение.

            Как-то раз, когда компания по борьбе с космополитизмом уже закончилась, а по борьбе с сионизмом еще не началась, в самом начале восстановления научных контактов с Европой, Бецалельсон по какому-то недоразумению попал в группу, выезжавшую в Лондон на конгресс по алкоголизму. Может быть, группе алкоголиков в штатском потребовался кто-то, кто разбирается в технологии. Группа нелегально вывезла домой огромное количество материалов, за что их чуть было не наградили.

            Вывезенное, естественно, было направлено в какие-то высокие, недоступные для простых исследователей хромосомных реакций на алкоголь сферы, но мудрый Соломон сумел кое-что заначить для своих экспериментов. Известно, что ему удавались совершенно удивительные вещи, сам он всегда был бодр и весел, и никто не видел, чтобы он что-нибудь ел.

            Когда в конце 70-х душа этого исследователя отлетела, институтская комиссия по научному наследию изучила все его лабораторные журналы и в одном из годовых отчетов обнаружила фразу, на которую раньше никто не обратил внимания. Бецалельсон писал:

«И когда я сообразил, какой кайф могло словить человечество от моего Белого Духа, я забыл, куда поставил бутылку».

            Отчетец этот по НИОКР за 1959 год втихаря перечитали все аспиранты, дипломники и даже курсовики, и шастали периодически по институтским складам и кладовкам в надежде набрести на магическую жидкость. Ан, не выгорело никому. Белый Дух постепенно перешел в разряд легенд, считалось приличным в него не верить. И только не очень удачливый младший научный Нимес попробовал защитить по Белому Духу диссер, который не мог быть экспериментальным по причине отсутствия самого предмета исследования, а литературную работу, к тому же основанную больше на институтских байках, забанили абсолютным большинством.

                                               *          *         *
            А теперь Коробкова, ни в какие легенды, конечно, не верившего, вдруг забрало. А вдруг вот здесь, в простоявшем на самом виду шкафу и валяется где-нибудь в уголку этот легендарный Белый Дух? Да и ночь нынче – новогодняя… Так хочется подарок получить, раз ни одна скотина не поздравила…

            Коробков с сомнением взялся за дверцу – конечно, не сейф, но раньше такие вещи делали на совесть, и без автогена тут не обойтись. Но, когда он потянул дверь за фиксирующую замок рукоятку, она с отчаянным скрипом открылась…

            Коробков заглянул в шкаф и осмотрелся. Среди початых канистр спирта, рассыпанных ампул с алкоголь-дегидрогеназой и запыленных баночек с корнишонами вдруг тускло блеснул металл круглого контейнера.

            Потянув за полуоторванную этикетку с черепом и костями, Коробков вытащил его на свет и увидел четкую, несмотря на прошедшие долгие годы надпись

                                               “White Spirit”

            Не веря своим глазам, Коробков прижал к сердцу контейнер. Ну, вот же, конечно, это и есть – Белый Дух!

            Азарт исследователя погнал Коробкова институтскими коридорами обратно в лабораторию, заставив даже забыть о доблестно отбитом у врага «Рубине». Конечно, больше всего хотелось хватануть прямо здесь, но это было бы слишком примитивно. Коробков, когда-то учившийся на трудах Бецалельсона, понимал, что до такого пошлого метода, как жрать из горла, классик никогда бы не опустился.

            В лаборатории, раздобыв относительно чистую бюретку, Коробков стал титровать ректификат в любимой пропорции классика 1 к 1946. Дело в том, что и Мудрый Соломон по своим, глубоко личным мотивам, болел за «Конармейцев» и любил смешивать ингредиенты в пропорции, связанной с годом их первой славной победы.

            Ректификат, по мере титрования, проходил разные цветовые стадии, разок принялся пузыриться, но, когда установленная пропорция была достигнута, приобрел хрустальную прозрачность с легким золотистым отливом.

            Ну, с наступившим! Коробков взял стакан, в котором проходил процесс, привычно задержал дыхание… И выпил!

            И когда на плодородный слой «Абсолюта», отполированного до высшего класса точности той рюмкой «Киндзмараули», которая сначала показалась лишней (нет, «Киндзмараули» лишним не бывает!), лег Белый Дух, жизнь внезапно изменилась. Вот в чем дело – принявший элексиру становился ясновидящим!

            Коробков прозрел все будущее на год вперед: братья Козодерезуцкие больше не будут бодаться на поле, а станут грамотно стелиться в подкатах, вратаришка юный Афигеев отработает, наконец, прыжок из ближнего нижнего в дальний верхний угол, а молодое дарование хав Белков, всемерно себя разовьет и посрамит своими гениальными пасами плеймейкеров, которыми так кололи глаза конармейцам. И перед повлажневшими от счастья глазами Коробкова встали картины грядущих побед: Еврокубок на новом Серпузовском стадионе под крышей, салют и выведенный в небе истребителем слоган «Конармеец – чемпион!». Даже усы на портрете тренера Тверддаева в красном углу встали торчком, как будто он и есть основатель конармейского клуба маршал Забубенный. А может, это портрет маршала задвоился?

            Взгляд Коробкова упал на так напугавший его ночью паровозный шарфик. Роза была конармейская, украшенная исполненной тонкой интеллигентности надписью «Золотой ОУКС!».

            И даже злобная, со взломом, пародия на его аналитику на родном сайте теперь казалась невинной дружеской новогодней шуткой.