Бреды и анекдоты (149-я серия) Ноль звезд

Ноль звезд

Как-то раз, году в 79-м, мы не в Москву припозднились из Владивостока, а наоборот – сидели ждали погоды в Хабаровске, и в итоге приземлились в Озерных Ключах, когда уже стемнело. Тащиться в город с перспективой ночевать у запертых дверей академической общаги на Второй Речке не очень-то хотелось, и решили заночевать в аэропортовской общаге.

Представьте – одноэтажный длиннющий барак, при входе – мальчики налево, девочки направо, а там по здоровенному «номеру», коек на 100 каждый. Надо отдать должное, белье просто-таки сияло белизной и хрустело от крахмала, а мне еще и койка досталась непродавленная. После перелета, занявшего почти сутки, казалось, что только головой подушки коснешься – и вырубишься без задних ног. Ан нет! Где-то койках в пяти от меня расположился Храпун. Я не представлял себе, что из человека могут вырываться звуки такой мощности, а может – это акустика такая была в этом концертном зале. Народ ворочался, пробовал свистеть, матерился, но пока четверо ближайших мужиков не встали и не перевернули этот шумогенератор со спины на бок, никто заснуть не смог. Зато, как только воцарилась тишина, все зарыли головы под подушки и стремительно заснули, пока концерт не возобновился...

Сложный вопрос

Дальневосточный научный центр (впоследствии – Дальневосточное отделение Академии) строился в какой-то степени по образцу Сибирского, но такого развития не получил. Рассказывали, что первый секретарь Приморского крайкома КПСС Ломакин, насмотревшись на «крамолу», пышным цветом расцветшую в Новосибирске, сделал все возможное, чтобы ДВНЦ не слишком разрастался, а тем, кто уже там работает, жизнь и работа случайно не показались медом. Особо строптивые директора вылетали оттуда с большой скоростью и сильно попорченной анкетой… В результате, Владивостокские коллеги оказались в довольно ограниченном тесном кругу и, в какой-то степени, варились в собственном соку. Нечто подобное наблюдалось и в куда более близком к Москве Пущино – по пятницам весь город стоял в очередях на московские автобусы, в городе долго была самая высокая рождаемость и самый высокий уровень самоубийств в европейской России.

Во Владивостоке ситуация была аналогична Пущинской еще в одном – научные работники в подавляющей массе женились в своем, достаточно ограниченном кругу. Как-то во второй или третьей экспедиции я при первой после прилета встрече задал одному из дальневосточных знакомых вполне протокольный вопрос – как жена? И получил ответ, который меня многому научил: - А ты кого, собственно, имеешь в виду?

В общем, выяснилось, что коллега за отчетный период успел развестись с женщиной, которую я знал как его жену, и жениться на другой женщине, которую я знал как жену другого своего знакомого.

Со временем выяснилось, что явление это распространенное, если не массовое, более того, из тех семей, которые я застал в 74-м, до наших дней в оригинальном виде дотянули две. Потому впредь, я вопросы насчет здоровья жены (мужа) задавал, только предварительно выяснив диспозицию.

Пеший по-флотски
Практически ни один год, проведенный мной в дальневосточных экспедициях (с 74-го по 91-й с небольшими пропусками) не обходился без трагедий. Не раз по прибытии во Владивосток или на Витязь нас первым делом под расписку знакомили с очередным циркуляром ДВНЦ о запрете на погружения в состоянии алкогольного опьянения, потому что вот на острове таком-то члены экспедиции такого-то института таки нырнули с бодуна и не вынырнули… На море тонули, на суше – по большей части горели и угорали, и тоже не по трезвому… (Об этом есть в «Долгом падении на камни»)

Один случай, однако, стоит особняком по своей дикости и противоестественности. Приехав на Витязь в 75-м году, я встретил знакомого рабочего станции по имени Жек, здоровенного мужика с лошадиной физиономией, разговорились, и он поведал мне: - Знаешь, брательник мой помер на октябрьские. – Как так, он же молодой совсем?! – Понимаешь, выпил на праздник, шел по станции, упал – лицом в лужу - и захлебнулся. Представляешь, все тело на дороге, а голова – в луже…
Представил. Ужаснулся.

Выпьем сами
При многократно поминавшемся в «Бредах и анекдотах» приморском магнате Янковском, который занимался и золотопромышленностью, и звероводством и много еще чем, был один совсем уж неожиданный и эффектный бизнес - приморский черный виноград продавали во Францию для добавок в некоторые сорта вина. С победой Соввласти в Приморье это баловство, естественно, прекратилось.

Виноград, однако, никуда не делся, и в районе Витязя изобильно произрастал большими гроздьями на кладбище по дороге к бухте Астафьева. Где-то в конце сентября сотрудники станции снаряжали туда экспедиции, набирали несколько десятков килограммов винограда с толстенных, в руку толщиной, лоз и несли в лаборатории. Там виноград давили коллеги, которые, как выразился местный аксакал Слава Сова, «по две недели на ногах микрофлору копили», потом полученный сок откручивали в двухлитровых стаканах на центрифуге и ставили бродить. Беда была в том, что получившийся продукт практически сразу начинали пробовать, и до стадии готовности доходило немногое. Мне, так, вообще, не доставалось, потому что я улетал в середине октября, а тогда до конца процесса еще оставалось не меньше двух недель.
***

Блог

Бреды и анекдоты (149-я серия) Ноль звезд