Британские холода
Статью в Comparative Biochemistry and Physiology я отправил, и она была опубликована. И теперь во весь рост встал вопрос: а что делать дальше? Вести с Дальнего Востока однозначно свидетельствовали, что рассчитывать на что-то на стремительно загибающихся тамошних биостанциях не приходится. Распад Югославии после того, как отделение Хорватии поспешно признала ФРГ, приобрел лавинообразный и почти сразу кровавый характер. А наука в таких условиях страдает первой и сильнее всех. Последняя группа сотрудников ИБР съездила в Котор, а, вернувшись, рассказала, что и там стало нечего жрать, и они учили местных собирать грибы, которыми черногорцы ранее брезговали и ничего в них не понимали, а теперь, голод не тетка, по наущению российских коллег бросились их солить и консервировать. Наш которский приятель Ивица, по происхождению наполовину хорват – наполовину бокель - был призван в остаточную югославскую (фактически – сербско-черногорскую) армию, участвовал в боях с хорватами за Превлаку и дубровницкий аэропорт, отличившихся жестокостью и кровопролитием, о чем коллега – доктор и профессор Подгорицкого университета вспоминал с горечью и о деталях предпочитал не распространяться…
 |
И тут внезапно в Москве весной 1993 года появился английский ученый, который приехал знакомиться с открывшейся Россией и здешними своими коллегами. Круглоголовый здоровый детина, в молодости занимавшийся боксом, оказался профессором Лондонского Университетского Колледжа Майклом Уиттейкером, который знал публикации шефа и мои и интересовался ими персонально. Он предложил организовать нам с шефом грант Королевского Общества на работу в его лаборатории. Мы это предложение встретили с энтузиазмом, но и неверием в то, что такое счастье возможно в реальности.
А пока в ожидании такого чуда случились две неприятности: стаскивая с антресолей байдарку, я заработал травму колена, которая основательно отравляла существование, а красно-коричневые устроили в октябре путч, захватили телецентр и мэрию, грозили погромами и реставрацией совка. Мы с Танькой провели сутки на баррикадах в центре Москвы… …И тут к нам в Институт пришло письмо из Англии, что грант Королевского общества одобрен, и нас ждут под Новый Год в Лондоне. |
Получение британской визы в то время было делом непростым, нервным и неприятным. Никогда не забуду рыданий женщины в соседней кабинке британского консульства, с которой английская чиновница говорила в исключительно хамском тоне и, в конце концов, в визе и женщине, и ее дочке-школьнице отказала. С нас тоже, было, стали требовать каких-то бумаг и объяснений, но такое солидное приглашение – от Королевского Общества Великобритании очень упростило процесс.
Однако, параллельно пришлось решать и медицинскую проблему. Доктор, сам недавно вернувшийся со стажировки в США, мое колено посмотрел и сказал, что там разрыв мениска, и необходима операция.
- После операции – день на костылях, на ноги - на второй день, а на пятый пойдешь домой. Но ты смотри, у тебя командировка в Лондон, если будут осложнения, и она сорвется, ты себе не простишь. Так что, решай – сейчас или по возвращении.
Я затянул колено эластичным бинтом и отправился на туманный Альбион. Если бы из-за ноги сорвалась эта командировка, я бы и вправду себе не простил.
Мы с шефом прилетели в Хитроу, и нас встретил ряд, наверное, из тридцати пропускников, в которых сидели иммиграционные офицеры и проверяли документы въезжающих. Подошла моя очередь, и я предъявил паспорт, приглашение и прочие положенные бумаги. Офицер, дядька средних лет задал вопрос, который я счел протокольным: - Цель поездки?
На протокольный вопрос и ответ был протокольным: - Проведение научных исследований.
Но этот деятель не унимался и задал следующий вопрос: - А в чем именно состоят исследования?
Ну, думаю, я тебе покажу!
- Я планирую изучение влияния низкомолекулярных сигнальных веществ на уровень свободных ионов кальция у ранних зародышей морских ежей в период делений дробления.
Физиономия иммиграционного офицера изобразила живейший интерес, и он спросил: - Это нейротрансмиттеры или гормоны роста?
Вот тут у меня отвалилась от удивления челюсть… Офицер, видимо, понял мою реакцию и сказал: - Я вообще-то биохимик по образованию.
Нет, ну какова вероятность наткнуться на иммиграционного офицера с дипломом биохимика в выбранном случайно одном из 30-ти проходов в аэропорту Хитроу?
Командировка в Лондон началась перед самыми Рождественскими каникулами. Мне показали, как инъецировать флуоресцентный зонд и измерять уровень кальция, а потом все англичане исчезли, заботливо предупредив, чтобы на самое Рождество мы запаслись продуктами, потому что все будет закрыто. Мы тогда впервые познакомились с универсамами Bargains и Tesco. Я был впечатлен размерами и разнообразием товаров, большинства из которых никогда в жизни не видел и о них не слышал. Мы тогда начали марафон проб – каждый раз, когда нормальная торговля возобновилась, покупали какой-нибудь новый фрукт и дегустировали. Правда, в результате серии экспериментов высокую оценку получил у меня только passion-fruit сиречь пассифлора, а всякие манги как-то не впечатлили.
С магазином Bargains на Тоттенхэм-корт-роуд связано и запомнившееся впечатление. Рядом со входом, засунутый до половины в спальный мешок, располагался бомж, молодой и вполне человекообразный, который у каждого приходящего вяло канючил change мелочь сиречь. Прямо у него над головой висело объявление универсама о том, что требуются рабочие – грузчики и прочие. Неее, этому не надо…
С 25-го декабря по 2 января мы оказались в Университетском колледже практически одни. От студенческого общежития, где мы жили, по Тотенхэм-Корт-Роуд до колледжа надо было пройти сотню метров, и с каждым днем вдоль тротуара все росли и росли сначала брустверы, а потом и стены из черных мешков – лондонские мусорщики отдыхали на общих основаниях.
Это обстоятельство нам не успело сильно досадить, а вот то, что с 25 декабря в здании колледжа перестали топить, почувствовали, как следует. Ближе к Новому Году «ручки-ножки стали зябнуть» основательно, хотя температура за бортом не опускалась днем ниже 7 градусов тепла. Когда от холода работать стало уже совсем невмоготу, мы двинули по Гувер-стрит в сторону Трафальгарской площади, потому что, по слухам, там работала какая-то фастфудная кормилка, а по пути миновали Чаринг-кросский вокзал, где какой-то правонарушитель выбил Шерлоку Холмсу правый клык. Поболтались по центральным улицам и нашли Бургер-Кинг, взяли по бургеру по полтора фунта, съели по этой ватной булке, но лично у меня через полчаса так разыгрался голод, что я навек зарекся связываться с этой фирмой.
После этого мы наладились ходить в столовку Middlesex Hospital – недорогую и работавшую все праздники. Злокозненные медики вздумали запирать подземный ход, ведущий из Рокфеллер-билдинг, где мы работали, к себе в здание, но я, совершенно без образования в этой области, открыл их замок на раз. Кстати, названием госпиталя я немного потроллил принимавшего нас профессора – он мгновенно купился на вопрос: - А этот ваш «мидл» секс – он промежуточный или умеренный? – и стал объяснять, что, де, это историческая область Англии, пока не разглядел на моих губах мефистофельскую улыбочку.
Автошарж. Напротив Мидлсекс-госпиталя
 
Ян ван Эйк. Чета Арнольфини Бронзино. Мадонна с младенцем и святыми
 |
Когда в лаборатории стало холодно невмоготу, мы себе подарили посещение National Gallery, которая была открыта все это время, причем бесплатно. Полным-полно шедевров – и известных нам, по репродукциям, и никогда ранее мной не виданных и не слышанных. Тут и хрестоматийный портрет четы Арнольфини, супруг которой – явный предок пересидента России, и «Венера» Веласкеса, и «Подсолнухи» Ван Гога. И неизвестный мне ранее Бронзино. Под конец дня мы добрели еще и до Бейкер-стрит 221б, но музей-квартира великого сыщика была закрыта за компанию с почти всем остальным в Лондоне. |
Несмотря на ограниченность средств и необходимость хоть что-то сберечь для семьи, я решил, что не стану себе отказывать в привычке по утрам читать газету и каждый день покупал Independent или Guardian, считавшиеся в Англии серьезными. Характерно, что о России там либо не было ничего, либо ее за что-нибудь вяло осуждали. За все это время я нашел там всего один полностью позитивный материал о родной стране – это был некролог по знаменитому нашему тенору Ивану Козловскому. Такое впечатление, что им было тоскливо и тошно без привычного врага.
Кто больше похож на русского – судите сами. Это мы я с Бузниковым в поезде Ньюкасл – Лондон возвращаемся с экскурсии в университет и на вал Адриана |
Из газет я извлек немало новой для себя информации о быте и нравах самих англичан. Неизгладимое впечатление произвела масса заметок о жестоких родителях, которые, например, уехали в торговый центр за продуктами на два часа и оставили одних дома своих сыновей 12-ти и 9-ти лет. Когда родители вернулись домой, дети по доносу соседей уже были изъяты из семьи, а самих родителей ждали полицейские с наручниками и впоследствии арест за оставление детей в опасности. Ну ни фига себе!
Новый Год мы встречали в смешанной русско-английской компании, нас с шефом как свежеприбывших расспрашивали о российских делах, а когда все освоились и хорошенько выпили, англичане заявили, что вот Геннадий (мой шеф) как-то не соответствует их представлениям о внешности русских, а вот Юрий – да. Мы не стали открывать им глаза на их заблуждение. |
Я, отметив Новый Год Советским шампанским, затем заметил на столе бутылку «Вдовы Клико», о которой столько раз читал у классиков. Налил, выпил… Какая гадость эта ваша вдова – жуткая кислятина!
2 января начался процесс возвращения в лабораторию рабочей силы, а с ней потихоньку начала расти и температура в лаборатории – надышали… Первыми стали выползать из рождественских гулянок самые трудолюбивые – аспиранты, и с появлением одного из них – Мартина - у меня лучше пошли экспериментальные дела, потому что он внес ясность в темные места методики, с которыми я не успел разобраться до Рождества. С его объяснениями был связан анекдотический случай характеризующий уровень моего устного английского и то, что люди часто не задумываются над привычным лабораторным жаргоном, который ставит в тупик посторонних.
Мартин в своих объяснениях изменений уровня ионов кальция в эмбрионе все время упоминал any bee , а я никак не мог взять в толк, какое отношение к делу имеют пчелы, если мы работаем на яйцеклетках морского ежа. Когда я все же решился выяснить вопрос у Мартина, тот расхохотался: он имел в виду Эн-И-Би (NEB) – nuclear envelope breakdown – растворение зародышевого пузырька, сопровождающееся характерным повышением уровня ионов кальция, выполняющих в клетке сигнальную функцию. По мотивам этой истории я нарисовал картинку, увидев которую, Мартин воспламенился и выпросил ее, чтобы вставить в презентацию своей предстоящей защиты диссертации Ph.D.
Мессенджеры вызывают Эн-И-Би
***
Вторая поездка в Лондон была намного более продолжительной, и принесла серьезные результаты. На этот раз нас поселили не в аспирантском общежитии, а в таунхаусах в Хэкни – своеобразном районе, где вперемешку шли еврейские и пакистанские кварталы. В первый вечер я там чуть не заблудился – улицы, отходящие от магистральной, по которой ходил автобус, были совершенно неотличимы друг от друга, и таунхаусы вдоль них казались одинаковыми. Раза три я пробежался вдоль этих шеренг, но своего дома не нашел. Уже в полном изнеможении я обратился к прохожему пакистанцу, а он только ткнул пальцем в небо – я проследил за этим движением и увидел высоко над головой крест из четырех табличек с названиями улиц, одна из которых была моя… Я пошел по улице вглядываясь в очень схожие между собой фасады, пока вдруг не увидел, что один из них, в отличие от прочих – красный, и вспомнил, что и мой, вроде тоже… Обнадежило, что ключ подошел к замку, а окончательно я успокоился, когда увидел знакомый чемодан и торчащие из него родные вещи.
Это я у порога Defense Ministry
Эмблема футбольного клуба Арсенал. Кличка - ганнерс - пушкари. Раньше я себя уговаривал, что, де, было время, мы были союзниками, и армейском болельщику в Англии самый раз болеть за них. А сейчас и думать-то так неловко... |
Штраймл
Мне сняли домик в еврейском квартале, во всяком случае домовладелица была замужней еврейкой, как и положено религиозным – в парике. Мне мама рассказывала это про свою бабку, мою прабабку. А тут я впервые в жизни сам столкнулся с ортодоксальной еврейской общиной. Не заметить ее было невозможно – мужчины все обряжены в свою черную униформу – лапсердаки, черные чулки, шляпы, а особо богатые – в цилиндрические шапки из лисы - штраймлах. Говорят, эти штраймлы стоят совершенно невообразимых денег. Какие-то неясными сведениями об этой общине с нами поделились коллеги, и из них явствовало, что подавляющее большинство мужчин нигде не работает и только молится. Меньшинство работало в ювелирных мастерских, лавках и банках, на какие шиши существовали остальные для меня осталось тайной. Шефу повезло меньше – у него соседи были соблюдающие еврейские праздники, и в суккот гуляли весело подряд несколько ночей, не давая ГенСеичу спать. Он чуть не превратился на этой почве в антисемита, хотя сам был втайне то ли полу-, то ли четверть евреем по маме.
Вообще, оказалось, что отчетливо разноплеменный и разнорасовый Лондон состоит из множества национальных кварталов. К нашему удивлению, Сохо, который по литературным источникам числился злачным местом, оказался в натуре просто маленькой юго-восточной Азией, заселенной филиппинцами, таиландцами и малайцами.
Добираться на работу стало сложнее и дольше, чем в первый визит. Сначала надо было на автобусе добраться до метро Финсбери Парк, а оттуда до Юстон. Я на Финсбери частенько притормаживал у магазина футбольного клуба Арсенал. Понятно, что у российского физиолога, приехавшего поработать на два месяца, не было ни времени, ни денег, чтобы шастать на футбол, а жаль, это же совсем по соседству со арсенальским стадионом Хайбери. В магазине постоянно терлись болельщики, а на огромном количестве телеэкранов крутили разом с десяток арсенальских матчей. Ассортимент – преизрядный, цены – тоже, но клубный значок с пушкой я оттуда уволок – пять фунтов от собственного рациона оторвал. |
В Москве перед отъездом нас стращали поднявшейся в Англии волной борьбы с харрасментом, говорили, что ни в коем случае нельзя уступать женщинам место в транспорте – могут пришить сексизм. И вот как-то по дороге на работу недалеко от входа в метро окликнула пожилая (ОЧЕНЬ пожилая!) леди, которая затруднялась слезть с автобуса. В вольном переводе это звучало, как: - Эй, молодой (мне, правда, тогда уже перевалило за 45, но все относительно), подай мне руку!
Само собой, подал, но – озираясь, нет ли поблизости борцов с женским неравноправием. Обошлось…
Приоритетное право работать на нужной мне установке имела аспирантка из Норвегии. Мне было положено являться к семи вечера и работать хоть до утра. После опытов я часов в пять – полшестого утра топал по ледку замерзших за ночь луж к метро, потом добирался до дому на автобусе и заваливался спать в нетопленном доме. Это мы так сэкономили – с отоплением было бы в полтора раза дороже. На сон грядущий приходилось одеваться потеплее, к тому же под одеялом, если им укрываться с головой, быстро кончался кислород, а если высовывать нос наружу, то он обмерзал. В такой бодрящей обстановке проспать на работу было невозможно.
Ничего, получаемые результаты оправдывали некоторые лишения, а потом стало полегче, когда выяснилось, что норвежка раз за разом пропускает свои рабочие часы, и потихоньку я въехал в человеческий режим – с утра до вечера, а не наоборот. В последнюю неделю я освоил работу на конфокальном микроскопе, который даже для этой лаборатории был относительно новым прибором, и получил ужасно красивые по форме и вдохновляющие по существу результаты. Собственно, за эти месяцы работы в Лондоне я сделал то, на что впустую угробил минимум две командировки на Дальний Восток, когда пытался решить свои задачи не на том оборудовании, которое необходимо, а на том, какое было у коллег.
Полному благорастворению несколько мешала зависть шефу, который завел манеру запускать опыт и смываться в Национальную галерею на Трафальгар-сквер, потому что ему результаты опытов можно было регистрировать, когда угодно. У меня же все было по часам: запуск, часовой просвет, час работы, снова запуск и т.д. Все же в те три или четыре выходных дня, что мы себе позволили за два месяца, я в галерею тоже успел смотаться. Мы с шефом еще и в Британский музей сходили, Вестминстерское аббатство и собор Святого Павла – огромный и тяжеловесный. Произвел впечатление некоторый «посмертный демократизм» - в аббатстве Редьярд Киплинг соседствует с венценосными особами. Перед аббатством памятники Ричарду Львиное Сердце, видимо, по традиции обозначаемому как Richard Cœur de Lion и Кромвелю, а позади – бюст Карла I, Кромвелем казненного. Вокруг этой фигуры в британском обществе до сих пор идут дискуссии.
 
А наибольшее впечатление произвел, пожалуй, Тауэр. Королевские вороны, темница принцев. Шеф не хотел идти в тамошние музеи, потому что это довольно дорогое удовольствие, но я его уломал, тем более, что ему как пенсионеру была положена большая скидка. Потом он сам мне сказал, что благодарен за это – ему очень понравились музеи оружия, он же тоже человек…
С ним, правда, случилась неприятность – он по московской привычке наладился бегать по утрам. Его маршрут пролегал вокруг Риджентс-парка, и вот однажды из-за ограды ему в голову прилетела железяка, основательно раскроив бровь. Видимо, его топот вызвал раздражение ночевавших там бомжей. После этого он с пробежками завязал.
Под конец мы со всеми сотрудниками лаборатории отправились в поездку в Ньюкасл, куда перебирался на должность профессора наш радушный хозяин и куда мы должны были отправиться в третий визит еще через год. Путь на поезде до этого портового города на севере Англии запомнился видами из окон – то огороженные, как предупреждали в учебнике истории, овечьи пастбища, то идущие рядами футбольные поля, на которых играли разом десятки команд всех расцветок, размеров и возрастов.
Придется поверить, но это я. Снимок – это скан со слайда, поэтому такое качество. Отмечу, что скульптор своей модели ни капельки не льстил |
В Ньюкасле мы пробежались по городу и по помещениям в университете, предназначенным для будущей лаборатории, посмотрели город, а потом прокатились до Roman Wall, стены Адриана – границы римских владений в Британии. Колоссальный естественный обрыв, еще дополнительно укрепленный римлянами, создавал непреодолимую преграду для кельтских племен, не примирившихся с римским владычеством. Впрочем, Черчилль в своей истории англоговорящих народов об этом периоде в истории острова отзывался в самых комплементарных выражениях – такого порядка и комфорта, как при римлянах, потом в Британии не было аж до XIX века…
***
Третий визит в Англию уже пришелся на Университет Ньюкасла-на-Тайне. На этот раз мы с шефом прямо в Хитроу загрузились в автобус и рванули на север. Поселились снова в общежитии, на этот раз – для аспирантов и приглашенных сотрудников - в двух кварталах от Medical School. На работу ходили пешочком, кормились самостоятельно – шеф варил по утрам поридж, а для вкуса в него крошили киви или бананы. При моей любви к магазинам встреча с мировой маркой Marks & Spencer, куда мы с шефом зашли за подарками для наших семей, произвела впечатление. Магазин был среди прочего снабжен пандусами, по которым катались туда-сюда инвалиды на колясках на электрическом ходу, управляемые джойстиками. Они так и по городу рассекали, от этого казалось, что город наполнен инвалидами, а на самом деле у меня просто работал контраст восприятия, потому что наши советские «лица с ограниченными возможностями» просто сидели по домам, не высовываясь. Им без лифта с пятого этажа хрущовки было никак на улицу не выйти, и электроколясок в стране не водилось, и пандусы еще не догадались начать строить.
|
В работе по измерению уровня ионов кальция я вышел на финишную прямую и к концу командировки ее добил. Тогда в одной из бесед за ужином шеф сказал мне, как и почти 20 лет назад: - Юра, у Вас материал на докторскую набран.
Футбол в Ньюкасле не заметить было невозможно – Университет стоит на другом конце той же улицы, что и стадион. Толпа на футбол и с футбола перла мимо университетской общаги, в которой мы квартировали. В одиночку, компаниями и семьями, пешком и на тачках всех фасонов и эпох. Каждый раз, судя по всему, – полный стадион. Туда идут веселые, обратно – в зависимости от результата. Нас в Медицинской Школе перед матчами каждый раз предупреждали, чтобы были поосторожнее и не лезли под толпу.
Город этот специфический – когда-то центр английской металлургии и горной промышленности, крупнейший порт – потихоньку всего этого лишился, работали только два университета: Ньюкаслский и Нортумберлендский. Местное население, по большей части безработное, тихо ненавидело университетских – студентов, потому что из богатых, и сотрудников – за то, что у них есть работа, и больно хорошо они живут. Периодически в местной прессе сообщалось, что очередным студенту или студентке по соседству с университетом наваляли… Нерастраченная нервная и физическая энергия уходила на футбол. «Ньюкасл Юнайтед» играл тогда неплохо, держался рядом с первым местом. По большей части при нас они выигрывали, и город не очень страдал, а вот сразу после нашего отъезда – продули, нам потом коллеги описывали по е-мэйлу разрушения. Всю главную улицу Ньюкасла, на которой основные торговые центры, разнесли в щепки. Тамошний «Маркс и Спенсер» потом две недели стекла вставлял.
В самый последний выходной, которых за три месяца у нас было три, мы рванули в недалекий от Ньюкасла Эдинбург. Езды там на поезде часа два, и вот мы у Бервика форсируем Твид и оказываемся на земле Шотландии. Не заметить этого совершенно невозможно: все увешано синими флагами с белыми андреевскими крестами, а в первой же лавке, где мы разменяли 20 фунтовую купюру, нам вручили сдачу фунтами Банка Шотландии. Между прочим, очень рекомендовали избавиться от этих денежек ДО того, как мы пересечем границу Шотландии в обратном направлении.
Времени у нас было немного, и мы быстрым шагом двинули в гору – к Эдинбургскому замку. По дороге то тут, то там стали попадаться волынщики, которые с разной степенью мастерства извлекали звуки из своих специфических инструментов. Потом мимо протопал караул шотландских стрелков в килтах с тартанами и самозарядными винтовками, а за стеной замка мы окунулись в плотную толпу таких же, как сами, глазеющих и любопытствующих. Вид с Замковой скалы впечатляющий! Еще я обратил внимание, что шотландские police-women существенно симпатичнее своих английских коллег, а одна, рыженькая – просто очень хороша! Так что не зря съездили.
 |
Спустившись с горы, мы, мимо роскошного монумента Вальтеру Скотту, отправились в Эдинбургскую картинную галерею – в компании с моим шефом миновать такое заведение было немыслимо, да и я сам не прочь… Там меня поразил совершенно непривычный Эль-Греко – совсем непохожий на того, что у нас в Пушкинском, и замечательные малые голландцы. Эдинбург меня очаровал и своими достопримечательностями, и какой-то ощутимой своеобычностью. Я не удержался и в книжном спросил, нет ли у них книги по шотландской земельной геральдике. Достойная дама, как-то не подходило ей название «продавщица», такая менеджер-консультант, поразилась такому моему интересу, порылась в компьютере и сообщила, что у них такой нет, но в двух кварталах оттуда в другом магазине их фирмы эта книга есть, и ее там для меня приберегут. Оставив шефа в скверике, я рванул к цели и был вознагражден книжкой с гербами и описаниями шотландских городов.
|
День завершился торжественным ужином в гостях у принимавшего нас британского коллеги. Продав свой лондонский дом, он приобрел поместье то ли XV, то ли XVI века – с впечатляющими черными балками потолка, конюшнями и хозяйственными постройками из дикого камня. За домами простиралось поле, на котором профессорский кот охотился на крольчат. Притомившись от прогулки по Эдинбургу и несколько "нарушив спортивный режим" за профессорским столом, я, как водится, на столовой салфетке изобразил шарж на одного из сыновей хозяев, и неожиданно для меня самого впервые в жизни получилось похоже на оригинал. Салфетка была немедленно конфискована хозяйкой, и никаких свидетельств собственного художественного мастерства у меня не осталось. Учитывая обстоятельства, я не стану настаивать, что так все и было...
 |
Через день нас провожала лаборатория, мы славно выпили и закусили за окончание работы, которая вылилась в четыре совместных публикации в неплохих международных журналах. Хозяева пожелали нам всего хорошего… и перешли к обсуждению адюльтера принцессы Дианы, который был в тот момент новостью номер один в Британии. Вообще, темы интеллигентского трепа за выпивкой за рубежом, как я приметил, сильно от наших отличаются – там никто не «травит за политику»…
|
На обратном пути мы на денек завернули в Лондон и установились в хостеле за Темзой. Хостел был набит старшими школьниками из Германии, которые жили в больших комнатах на два десятка коек. А утром я отправился в прогулку по Лондону без шефа, который неважно себя почувствовал. Прибавленным аллюром я рванул по памятным местам – Кенсингтон, Трафальгар, Стрэнд, Пикадилли, Вестминстер, Бэкингемский дворец…
А потом после пива и кофе потребовались элементарные коммунальные удобства… Я помнил, что в парке напротив королевского дворца было такое заведение, сунулся – заколочено! Уже на полной скорости чесанул через парк – там у метро было еще одно злачное местечко. Этот еврогальюн оказался в рабочем состоянии, что и решило проблему.
Я уже собрался уходить, когда в помещение ввалились два джентльмена, громко разговаривающие по-русски:
- Ну, что посс…м с удобствами, за что боролись!
Честное слово, я не хотел, но автоматически брякнул:
– На то и напоролись!...
За спиной раздался панический удаляющийся топот…
Грант Королевского общества закончился очень приятным для нас сюрпризом: помимо оплаты пребывания в Англии нам с шефом отпустили средства на приобретение материнских плат с суперсовременными в тот момент 486-ми процессорами, на которых мы построили себе первые вполне качественные компы. А с научной точки зрения работы в Лондоне и Ньюкасле вылились в три публикации в международных научных журналах. И, да, в значительный кусок моей докторской.
Any bee(англ.) – любая пчела
Однокурсница, перебравшаяся за океан, в разгар крымских событий 2014 года поместила на фэйсбуке фотографию Клинтона и Ельцина и подписала: “happy old times” (старые добрые времена). Ничего, зато теперь военные, разведка и пропагандисты по обе стороны «фронта» почувствовали уверенность в бесперебойном финансировании в будущем. Для них наступили настоящие happy old times!
Британский аналог нашей Академии Наук
|
Из дальних странствий воротясь
 |
Великобритания |
Лондон
Ньюкасл-апон-Тайн
Эдинбург |
|
