КаФэЖо

(так в просторечии именовалась наша Кафедра физиологии человека и животных Биофака МГУ)

Сменяемость выборных органов

Теперь, по прошествии многих лет, можно только подивиться динамичности и демократичности жизни комсомольской организации Биофака МГУ. Первые три года нашей учебы состав курсового бюро менялся на осеннем собрании полностью – разгильдяйство и «аполитичность» наших бравых вожачков не устраивали начальство (что делает честь нашему курсу), а кое-кто из особо карьерно устремленных не устраивал студенчество.

Когда на третьем курсе в бюро попали две девочки из нашей группы, которые до того вполне нормально пили с нами в компании, они буквально через пару недель после избрания попробовали прокукарекать что-то в защиту администрации и «облико морале советского комсомольца». На них посмотрели, как на тяжелобольных, но на всякий случай в простых словах объяснили им, насколько глупо они выглядят.

Когда и их на следующий год не переизбрали, у них все прошло.

Дресс-код

Биофак моих студенческих лет стоял немножко особняком в МГУ – наши практики, как еще, пожалуй, только у геологов были полевыми с соответствующим бытом и привычками. И даже самые аристократические студенты и студентки красовались там в джинсах, штормовках и кедах либо сапогах. Хорошим профессиональным тоном был и спирт вместо водки на клеенках, постеленных под соснами, хотя для дам, по возможности, приобреталось что-нибудь плодово-выгодное или даже шампанское.

Забавно, но когда мы собирались на пьянки нашей группы в Москве во время учебного года (68-й – 72-й гг.), парни являлись в костюмах при галстуках, а девушки в лучших платьях. Что нисколько не мешало вести себя естественно и основательно напиваться.

Встреча с дуайеном

После третьего курса, когда мы собирались на беломорскую практику, к нашей группе физиологов присоединился парень, которого я помнил по старшему курсу. Алик, так звали парня, легко и быстро влился в наш спаянный и споенный коллектив и приобрел авторитет отличными спортивными способностями и непревзойденным в группе уровнем преферансиста.

(Герой присутствует на фото. Все преферансисты – впоследствии кандидаты биол.наук, а двое – доктора)

Постепенно в разговорах выяснилась и причина его попадания в нашу группу – по словам самого Алика, он вздумал по каким-то срочным делам перебежать Смоленскую площадь. Надо отметить, что даже в те малоавтомобильные времена (69-й год), напротив МИДа на проезжую часть лучше было не соваться… Алик сунулся и попал под машину дуайена московского дипломатического корпуса посла Швеции Гуннара Яринга – он еще был известен тем, что, единственный из всех послов, разъезжал по Москве на «Вольво» легкомысленного голубенького цвета. Мой однокашник честно признавался, что сам был кругом виноват, не отрицал этого и в показаниях гаишникам, и с правовой точки зрения этот инцидент никаких последствий для советско-шведских отношений не возымел.

Последствия были в том, что у Алика оказалось сломанным основание черепа, нога, рука и, если не ошибаюсь, ребра, и поначалу врачи в 1-й Градской не слишком были уверены, что он вообще выкарабкается. А шведский посол, хотя и не был ни в чем виноват, чувствовал себя все равно хреново, как и подобает порядочному человеку.

И вот тут имело место поразительное даже для меня явление: Яринг попытался, причем не раз, посетить пострадавшего студента, НО ЕМУ БЫЛО В ЭТОМ ОТКАЗАНО. По-моему, единственное, что ему разрешили, это передать Алику какие-то фрукты, которые потом ела вся палата…

Шведские фрукты, врачи и ломовой организм Алика объединенными силами справились с травмами, и наш товарищ, провалявшись на больничной койке почти год, успешно доучился и потом работал по специальности. А вот с Ярингом так и не познакомился.

Для меня и тогда, и сейчас – загадка, почему посла нейтральной державы не пустили к студенту? Неужели только из-за того, что хотели скрыть убожество крупнейшей больницы города?

Не там родился

Мой близкий друг и однокашник, с которым мы бок о бок проучились четыре года обучения на кафедре физиологии человека и животных, имел неосторожность родиться не в Москве, а одном из губернских городов Черноземья. Ни ума, ни трудолюбия это ему нисколько не убавило, и он был одним из сильных студентов нашей группы. Проблемы, как и у множества иногородних студентов, у него была в трудоустройстве – работать университетскому биологу в Стране Советов, кроме Москвы, Ленинграда и Владивостока было особо негде, а в упомянутых городах имели место большие проблемы с «пропиской», по нынешнему – разрешением на проживание, только не для иностранцев, а для своих, но иногородних. Без прописки не брали на работу, а без работы - не проприсывали...

На кафедре об этой проблеме знали, и организовали моему другу аспирантуру, каковую он и окончил успешно и в срок, а потом и защитился. И тут та же проблема встала перед ним снова, но уже без никаких лазеек – его бы с удовольствием взяли в любой институт, у него была совершенно замечательная анкета: русский, из рабочей семьи, никаких там «родственников за границей», никто ничего не преступал, не участвовал, на оккупированной территории не проживал, а вот без прописки – нельзя.

Парень тыкался во все двери, и всюду был ему отказ. От отчаяния от написал в Совет Министров СССР, что, вот, он – выпускник МГУ, кандидат биологических наук, не может найти работу, на его обучение деньги были потрачены, время, как-то это не по-хозяйски… Удивительно, но ему пришел ответ с направлением в один из институтов пущинского центра.

Счастливый, мой друг рванул в Пущино, но там оказалось, что место это – не физиолога животных, а физиолога растений, да и нету его, этого места – просто, когда Пущино запросили из Совмина, ответили наобум, что - есть…

А второй раз по одному и тому же поводу моему другу очень не посоветовали жаловаться в высший орган госвласти. Помыкался он, помыкался, да и уехал в родной город преподавать. Преподает он хорошо, а вот с научными исследованиями там туго…

***