Плюрализм в голове

Супружеская пара из одного из институтов Академии Наук Армянской ССР летом 84-года приехали к нам в лабораторию, чтобы на зародышах морских ежей применить бывшую у них в ходу методику ультрацитохимического определения активности аденилатциклазы, что очень нас интересовало. Милейшие люди, с ними мгновенно установились дружеские отношения и дружная работа. Естественно, за чаем или кофе в промежутках между опытами шел обычный интеллигентский треп, который не оставлял сомнений в том, что мы на основные проблемы смотрим очень схожим образом.

Однако, как-то раз ереванский коллега по какой-то ассоциации, возникшей в разговоре, вдруг стал вспоминать, как в 1956 году после решений ХХ съезда КПСС о развенчании культа личности Сталина в Тбилиси, где он тогда учился в университете, вспыхнули демонстрации и беспорядки студентов – молодежь протестовала против свержения кумира. Коллега с восторгом в голосе вспоминал об энтузиазме и чувстве единения в борьбе с властью, которые овладели массой и им самим – о стычках с войсками и милицией, о том, как уходили от облав, о том, как все сочувствовали арестованным… И это в Грузии, которая понесла одни из самых страшных потерь в годы сталинских репрессий, а в отношении интеллигенции – наверное, самые страшные среди советских республик!

Это произвело на меня впечатление, которое я не могу забыть до сих пор: для интеллигентного человека протест против власти оказался важней и симпатичнее, чем повод для протеста, сам по себе ужасный…

Посмотри на стену!

Прошедшая в октябре 2018 года конференция, посвященная 100-летию академика Турпаева, запомнилась совершенно неожиданным поворотам. Открытие таких мероприятий, до того, как начинаются научные доклады, включают дифирамбическую часть, когда юбиляру воздают должное не только как ученому, но и как человеку. Тигран Мелькумович Турпаев, безусловно, был не только талантливым физиологом-экспериментатором, но и сильной личностью, которая проявлялась, в том числе и в различных критических ситуациях с нашим институтом, так что «De mortius» можно было спокойно говорить и хорошо, и правду в соответствии с латинской поговоркой. На этой почве, однако, случился казус. Один из выступавших, в больших чинах, ударился в воспоминания о том, как академик Турпаев переживал развал нашей науки в начале 90-х, и вдруг выдал: - А вот мне кажется, что пока была партия, она как-то удерживала советскую науку на должном уровне…

Мне не хотелось устраивать скандала на торжественном заседании, и в тот момент я промолчал. Однако, через день, когда я делал свой собственный доклад о трансмиттерных механизмах в раннем развитии, я в начале выступления вернулся к словам большого начальника о партии и сказал, что мне очень странно слышать такие слова в нашем конференц-зале, где на нас со стен смотрят портреты профессора Живаго, доведенного после сессии ВАСХНИЛ 48-года до самоубийства, профессора Четверикова, репрессированного задолго до войны и вернувшегося в Москву сильно после ее окончания, и академика Раппопорта, осмелившегося на той же сессии возражать партии и выброшенного на 8 лет из науки. И я вспомнил, как в 74-м году, когда я только пришел в Институт, сам Турпаев, чей портрет тоже смотрел на нас с другой стены конференц-зала, был вынужден бросить загранкомандировку, потому что один из сотрудников ИБР остался в Италии, директора Института академика Астаурова замучили разбирательствами в райкоме, и он умер, а институт надо было спасать от разгрома. И о том, как он был вынужден отбиваться от доноса съезду партии, о том, что кадры института «засорены», как было написано – евреями и «жидовствующими»…

Строго секретный успех