Публикация материалов сайта без ссылки на источник запрещена
Гостевая О себе
Новости

А я и сам болельщик…

В те годы все было расписано четко:  играли в классе «А» 12 команд,  сезон в Москве открывался на «Динамо» 2-го мая. 1-го народ был на демонстрации, отвлекаться не дозволялось, а вот на следующий день, с чувством выполненного долга – пожалте на трибуны. Называлось это – «Праздник открытия футбольного сезона». Часто – это были разные футбольные эстафеты с мячом, играли мальчишки из клубов, иногда добавляли что-нибудь  нефутбольное – показательные соревнования по легкой атлетике, гиревиков каких-нибудь, а однажды вывели с полсотни фехтовальщиков с красными и синими султанчиками над масками. Задача состояла в том, чтобы срубить у противника султанчик, тогда «пораженный в пятку благородный дон» вставал до конца побоища на колено, а его «убивец» помогал товарищам разобраться со следующими противниками. Самое настоящее гладиаторское сражение в вегетарианском варианте.

Насколько я мог судить, никакого коммерческого смысла в этом, как сейчас говорят, «разогреве» не было – трибуны и так ломились. Скорее, это были пережитки еще дореволюционных клубных спортивных праздников, когда показывали себя разные секции. Потом традиция угасла, потому что настали времена, когда никому было неохота перенапрягаться, а появление разогрева нынче – это следствие того, что зрелищ кругом больно много, и надо выигрывать конкуренцию.

Заканчивали в октябре, вылетал, как правило, тот, кто только что влетел – мелькали всякие «Торпедо» (Горький), ОДО (Свердловск), «Трудовые резервы» (Ленинград). Вошел – вышел. Интрига была наверху.

В 55-м у меня был первый повод для настоящей радости – мы и Кубок у «Динамо» отобрали, и третье место в первенстве заняли.

На финале Кубка все болели за наших, и мы с отцом были по одну сторону баррикад. Игра была сделана в первом тайме – мы забили, нам забили, а под самый перерыв наш правый край Владимир Агапов с пенальти сделал 2:1. А мне, пятилетнему пацану, было, как обухом, как же это так – вратарь советской сборной Сам Лев Яшин ударил нашего Агапова! И Яшина, как шпану какую, выперли с поля. Какой-то там из-за этого разразился скандал, и перерыв между таймами затянулся чуть не на полчаса. Тогда в Кубке замены были запрещены, я предвкушал, как сейчас наши наколотят этим противным динамикам десяток банок. И вот их хав Байков, напялив поверх формы полевого только яшинскую майку, весь второй тайм в воротах стоял и ничего не пропустил. Динамики, понимая, что вратарь у них не самого высокого класса, отодвинули игру подальше от своих ворот, прихватывая наших у центральной линии и ложась под мячи у штрафной. До ворот долетело немногое, но пару мячей, точно помню, он отбил. Очень я тогда этим был поражен, а на самом деле, наверное, просто впервые в жизни видел, как команда, которой нужен определенный результат, спокойно доводит дело до конца. Если не ошибаюсь, скандал продолжился и после окончания матча, причем до такой степени, что торжественного вручения Кубка и круга почета не было. Сказали – вручат позже.

В нашей основе в те годы главными для меня были Разинский и Башашкин.

Разинского не запомнить было невозможно. Тогда объявление состава начиналось так: - Команда ЦДСА. Номер первый – Разинский…В годы моего детства он был одним из немногих, кто был в составе постоянно. Начав в молодежке еще до разгрома ЦДСА в 52-м, перекантовался где-то годы безвременья и одним из первых вернулся в воссоздаваемую команду. Стабильно считался третьим вратарем страны – после динамовских Яшина и Владимира Беляева. И играл он красиво – прыжок у него был замечательный, таскал из углов бесподобно, но, как тогда говорили, был у него дефект – чаще мяч парировал, а не забирал наглухо. Черт его знает – может и так, но на мой тогдашний мальчишеский вкус лучше его не было. Во дворе я играл вратаря и, конечно, говорил, что я - Разинский. После того, как пропускал, немедленно получал от товарищей – «вратарь-разиня». Очень переживал и за себя, и за то, что у кумира такая фамилия.

Он не только для меня, видно, был незыблем в армейских воротах – за его спиной в нашем дубле вырос Валентин Ивакин, и прямо из дубля без единой игры за основу, попал во вторую сборную. На следующий год он ушел, потому что считал, что у нас ему ничего не светит, и занял место в «Спартаке» прочно и надолго. Под самый конец карьеры у нас Разинский повадился пенали бить, забил два гола, по-моему, первым из вратарей в истории чемпионатов СССР. Команда в тот год (в 61-м или 62-м) была на ходу, в лидерах. А потом в одночасье выперли Разинского, Апухтина и Линяева, тогда говорили – за пьянку на выезде. Сам Борис Давидович совсем недавно объяснял в «Футболе» или «СЭксе», что у него конфликт был с тренером. А игра у наших тогда сломалась… и опять ничего… Я потом долго спотыкался о фамилию вратаря в нашем составе, настолько привык к Разинскому. А он после нас «пошел по рукам» - играл за «Спартак», за Одессу, там, кстати, пару раз выходил нападающим, но уже никогда не достигал того уровня, на котором он держался у нас.

Башашкин был столпом обороны и ЦДСА, и сборной. Перед глазами зрительный образ – во всю широченную спину огромная «тройка», которую носили центральные защитники. Тогда еще доигрывали «дубль-вэ», и номера были довольно строго регламентированы: «семерка» – правый край, «девятка» - центрфорвард, «8» и «10» – инсайды. Тогда выход игрока под номером, не соответствующем расстановке, был на полном серьезе тактическим ходом, особенно если игрок из запаса и не очень известен.

Башашкин запомнился несокрушимой скалой, о которую расшибались все вражеские атаки. Странно было потом читать, что вот там Башашкин ошибся, и там. В моей памяти он остался безупречным. Таким, как потом был Шестернев. Рядом с Башашкиным играли тоже неслабые игроки, входившие в сборную, Порхунов и Перевалов. Потом поколение сменилось, но все время у нас оборона была качественной – пришли Михаил Ермолаев и Виктор Дородных, игроки прочные, пробовавшиеся и в сборной.

Странно, в те времена команда была довольно забивная – тогда вообще забивали побольше, чем нынче, и считалось, даже идеологически, что дело армейской команды – атака. «Наши оборонительные силы – самые атакующие силы в мире». У нас были неплохие форварды, в те годы – Владимир Агапов, Юрий Беляев и Виктор Емышев. В какой-то год даже забили больше всех и на радостях учредили приз Григория Федотова, да так с тех пор до 2002 года ни разу его и не выиграли. Бывали и классные хавбеки – Иосиф Беца и Александр Петров, хотя с этим у нас всегда было напряженно. А вот в памяти почему-то крепче всего осела именно игра оборонцев. Может быть потому, что в самых важных играх основная нагрузка падала именно на них. И в сборную, по большей части, попадали и задерживались там именно они. Уж что-что, а защита у нас всегда была сильна. На нынешних смотреть тяжко.

В 56-м событием для меня стал матч ветеранов ЦДСА и «Динамо» – тогда я видел на поле ВСЕХ наших великих. В воротах Никаноров, в защите – Чистохвалов, Кочетков и Нырков, в полузащите Водягин и Соловьев, великая пятерка нападения в полном составе. Это был их последний матч. Ждал я, конечно, чего-то невероятного, а увидел медленно двигающихся мужиков, у которых их мастерство проблескивало лишь время от времени. Наши пробовали играть на Боброва, но у того ничего особенного не получалось… Не то, чтобы я разочаровался, а огорчился. Да еще проиграли 0:1. По-моему, Шабров нам забил. И все же я их видел на поле: Федотова Григория, Боброва, Гринина… Года через полтора не стало Григория Ивановича – он ушел неполных сорока, первым из той когорты.

«Враги» и «друзья»

В 50-е мы числились или подразумевались как «вечно третьи», даже когда и не занимали этого места. Верх держали спаратачи и динамики. Конечно, именно у них тогда, объективно, был собран цвет советского футбола. А в середине 50-х у «Спартака» чуть не весь состав в сборную входил. Играл «Спартак» умно и, сплошь и рядом, красиво. Пожалуй, такой гармоничной пятерки нападения я больше и не видел, потому что нашего послевоенного расцвета не застал, а потом понятие «пятерка нападающих» сгинуло под давлением бразильцев и итальянцев. Были у них и думающие яркие игроки – Сергей Сальников и Николай Дементьев. Но и тогда мы им спуску не давали – почти каждый сезон что-то да отрывали.

А запомнились мне их матчи с «Буревестником». В Кишеневе тогда играли не столько молдоване, сколько москвичи списанные. В первом, помнится, «Спартак» творил, что хотел – 9:2 сыграли. Спартаковская защита вообще заснула, поэтому за кишеневцами и бегать-то ленилась. Вот один из них и удрал к воротам Тучкуса, но, притомившись от пробежки, ударил издалека и слабо, мячик кое-как долго-долго прыгал к воротам, Тучкус медленно-медленно на него рушился – и пропустил под собой. На трибунах хохотали – Тучкус пеночник был, но в том матче это никого не волновало.

Когда Кишенев снова приехал в Москву, отец, конечно, снова засобирался на стадион – получить гарантированное удовольствие.  Началось с треском – за пятнадцать минут спартачи наколотили четыре штуки. Стадион ждал «продолжения банкета», папа потирал руки. А потом – бабах! Молдоване за те же 15 минут закатывают те же 4 штуки, причем творят, что хотят. Под конец они давили и только чудом не забили пятую, стадион, обозлившись на «Спартак», начал хлопать кишеневцам[1]. Отец свистел в два пальца так, что я чуть не оглох. Ужасно я этому умению завидовал и тогда, и сейчас. Так и не научился… А он делал это виртуозно даже в немалые уже года. Я тогда тихо порадовался – больно уже «спартачи» воображали, какие они непобедимые.

Динамики всегда мне были поскучнее, но командочка у них была неслабая, с очень могучей обороной во главе с блистающим Яшиным и классными беками – Борисом Кузнецовым, Крижевским и Кесаревым, но почему-то было ощущение, что нам с ними потяжелее, чем со «Спартаком». Я не застал периода становления Яшина как первого вратаря «Динамо» и страны, которое, по рассказам, проходило не гладко. Для меня он был уже практически непререкаемым авторитетом, хотя играл совсем не так красиво, как наш Борис Разинский. Однако ж хватило у меня ума или вкуса понять, что Лев – вратарь от бога. Раз, два и десять в опаснейших ситуациях мяч просто прилетал к нему в руки, и я понял, что случайностью это быть не может – выбор позиции и предвидение у Яшина, действительно, были невероятные. Как раз выходы его из ворот, о которых столько пишут, что это было новаторство, так не запомнились. Наверное, я просто воспринимал это как естественную для вратаря обязанность – потому что видел ее с детства.

Лев Иванович, однако, не был только «аккуратистом» в воротах, который берет все положенное, он был способен вытащить и «неположенное». В Риме взяли пенальти от Маццолы, в «матче столетия» в 63-м на «Уэмбли», он первый тайм отыграл гениально – единственный юбилейный матч, в котором никто ничего не расписывал, а бились насмерть. В шутку так по воротам не бьют, и в шутку так не пластаются, как тогда Лева. Пару ударов с нескольких метров он отразил по великому своему мастерству, а ведь против него играло уже большинство тех, кто через три года взяли Нику. Гривс бил метров с пяти - там могла спасти только сумасшедшая реакция! А ведь его тогда уже списали – после скандального ляпа в Чили, когда он запустил метров с 30-ти. В сборную не брали, и, вообще, намекали, что пора на пенсию.

В 50-е довольно неожиданно на первые роли стало выходить «Торпедо», которое до того в Москве было безоговорочно четвертым. Конечно, это было связано с появлением Стрельцова, который произвел фурор. Вся игра торпедонов была сориентирована на него. Это было понятно, даже когда слушал радиорепортажи Синявского - как только мяч оказывался у кого-нибудь из «Торпедо», буквально через мгновение звучала фамилия Стрельцова. Он тогда был совсем молодым, жадным до мяча. И забивал, забивал. Что-то я не припомню его в то время как мастера паса. Он быстро и в сборной заиграл, конкурируя с  Симоняном из «Спартака».

А перед первенством мира 58-го разразилась катастрофа – Стрельцов был арестован, а Огоньков и Татушин из «Спартака» дисквалифицированы. Что там было на самом деле, хотя уже целые книги про это написаны, доподлинно неизвестно. Скажу только, что тогда все болельщики Эдику сочувствовали, говорили, что он из всей веселившейся компании был самым молодым и наговорил следствию лишнего, когда у старших товарищей хватило ума помалкивать.

Когда он вернулся через пять лет, по Москве сразу слухи поползли. Играть за команду мастеров ему запрещали, зато резко возросла посещаемость второй мужской «Торпедо», игравшей на первенство Москвы. Как-то раз меня на матч «Спартак» - «Торпедо» затащил приятель – спартаковский фанатик. Он-то шел на братьев Майоровых[2] посмотреть, а я – скорее на Эдика.

Я сначала и не понял, что он на поле: бегают здоровенные дядьки, лысые. Вторые команды – это был полный отстой, лучшие мужики и растущие организмы играли в первых. Стрельцова я помнил молодым стройным с коком на голове, а тут – никого похожего. Спартаковские братцы мастерились, комбинировать пытались, Женя по краю рванул, но какой-то торпедовский шкаф так его на борт взял, что Женя улетел на беговые. Болелы орут: «Эдик, Эдик!» Гляжу, елы-палы, это ж Стрельцов, только грузный, полысевший. Будка будкой, бегает трусцой, когда охота приходит – забивает пару-тройку…

Выпустили его на мастеров только через два года, и вот тут он всем показал. Скорость уже было не вернуть, а какой талант в нем – это все увидели. Жадность к голу с возрастом прошла, но заколачивал он все равно немало, однако ж какие пасы он стал раздавать! Именно у него я впервые увидел нацеленный и своевременный пас пяткой. И ведь неплохие игроки рядом с ним были и в клубе, и в сборной, да только они и половины того, что Стрелец задумывал не понимали. Эдик, бывало, руками всплеснет и все с начала начинает.

Пятое колесо в московской телеге – паровозы. Сколько раз они вылетали-влетали в класс «А» и не упомню. А ведь игрочки у них бывали и неплохие: Маслаченко, одно время второй номер в стране после Яшина, игрок сборной, игравший потом у нас Валентин Бубукин по кличке «Патлатый», поскольку смолоду носил ту же прическу, что и сейчас, Виктор Ворошилов, Виталий Артемьев. И ведомство железнодорожное всегда было небедным, и тренировал их в конце 50-х Аркадьев, а  чего-то им не хватало.

Тбилисцы выделялись техникой, играли в остроатакующей манере, их всегда было интересно смотреть. В центре атаки у них был Гогоберидзе по имени Автандил. Лет до пяти я был уверен, что это - «автомобиль» по-грузински. Рядом с ним играл Заур Калоев, запомнившийся мне лысиной, которая каким-то образом все время оказывалась под мячом и затыкала его в ворота. На левом краю заиграл очень симпатичный Михаил Месхи – настоящий левый край. Конечно, при нынешних схемах специализированных краев уже нет, а я по ним тоскую – с ними было веселее.

Совсем не слабой у них была и защита – Борис Сичинава, Гиви Чохели и Шота Яманидзе играли в сборной. Вратарь Сергей Котрикадзе играл акробатически, очень эффектно, но и нестабильно. Очень долго тбилисцы держались близко к призовой тройке, но высших достижений добились значительно позже, обыграв «Торпедо» в первом советском «золотом матче».

«Крылья», известные своей системой «волжская защепка», играли после войны в особенный футбол – все нормальные команды играли в пять нападающих, а эти – то ли в два, то ли в одного. По правде сказать, сам я помню только рассказы отца и других старых болельщиков про этот по тем временам супероборонительный вариант, но мы с ними всегда с трудом играли, и, говорят, так было и раньше. А сам я застал уже куда более агрессивный вариант куйбышевской игры, когда там играли Казаковы – А. и Б., Кикин и другие. И не могу сказать, что как-то уж очень толпой они защищались. Просто ярлык пережил ту команду.

Киев в те годы был, в общем-то, никакой.

Тогда же, в 55-м или 56-м, в класс «А» вышла команда свердловского ОДО, которым я тут же стал симпатизировать – армейцы же! Они в том же году и вылетели, но воевали, играли и вернулись в класс «Б» «на щите». Чуть ли не единственный случай в нашей истории, когда лучший бомбардир первенства – Василий Бузунов – играл в команде, вылетевшей из лиги. Василий перешел в Свердловск от нас, а на следующий год к нам и вернулся, снова стал лучшим бомбардиром в основном за счет пушечного удара, а потом как-то быстро исчез. Помимо него у свердловчан и защита была совсем неплоха, и мы ее практически всю и оприходовали, а ОДО вскоре почил в бозе.

Тогда через ЦДСА год за годом шла вереница игроков из разных команд, в основном, из окружных и флотских, но даже я со всей своей памятью всех запомнить не мог. Впрочем, свердловских запомнил, их была целая группа, и они играли очень долго у нас – Николай Линяев, Дмитрий Багрич, который доиграл аж до 70-го, и Эдуард Дубинский – исключительно злой агрессивный защитник, который первым из наших после ухода Башашкина, прорвался в сборную. Он стал одним из практически незаменяемых игроков, пока на первенстве мира в Чили югослав Муич не сломал ему ногу. Потом он долго лечился, вернулся, но скоро ушел и умер 35-лет от роду от рака – саркома, возможно спровоцированная тем переломом.

Линяев поначалу играл в полузащите, игрок был скоростной, с неплохим пасом и ударом. При том, что хавы тогда забивали немного, не раз отличался в атаке. Потом его часто стали отодвигать в оборону, и он вместе с Виктором Дородных составил пару центрбеков.

Багрич - тоже редкий случай игрока, который держался у нас при всех тренерах. Сначала – просто здоровенный, хотя и не особо большого роста, и какой-то неотесанный, с годами – все более прочный, надежный, а с середины 60-х – даже безошибочный. Я его очень любил – и за то, что он у нас был не случайный, а с годами – уже вроде коренной, и за надежность, и за то, каким он был волевым игроком. И просто мужик был симпатичный – с болельщиками разговаривал дружелюбно, даже с нами – пацанами. Он, между прочим, и в атаку по краю хаживал, что тогда было не очень распространено, а чужих нападенцев прихватывал плотно и жестко и считался одним из самых трудно проходимых. В сборную его приглашали всего раз или два – на левом краю все время были сильные конкуренты, а к Багричу прилипла репутация вечно третьего в стране… И команда тогда, бывало, третье место прихватывала, да и потом в 60-е тоже.

Как раз на позиции левого бека фаворитом был Анатолий Крутиков. Упустили мы его в «мясо», а нашли в одной из московских низовых команд, вроде – в «Химике», и стали ставить на правый край нападения. Скорость у него была неплохая, но ничего сверхъестественного не показывал, результативностью не блистал. А уйдя в «Спартак» вдруг оказался на месте левого защитника – как будто там и родился. Вот тут его скорость пригодилась и в отборе, и в рейдах по краю, которые он стал предпринимать систематически одним из первых. Достаточно быстро заиграл за сборную, а я все не мог простить предательства – помнил, что начинал-то он у нас.

Еще несколькими годами позже в класс «А» пробился ростовский СКВО[3]. Это мне, конечно, тоже очень понравилось, но они оказались людьми очень серьезными, и любить их заодно со своими у меня не получалось. Бог знает, какими судьбами  в классе «Б» сформировалась команда, которая сразу стала драть всех направо и налево, причем укомплектована была просто блестяще. Понедельника взяли в сборную еще из класса «Б» - действительно, один из талантливейших советских центров на моей памяти. Мощный, с хорошим ударом, с игрой головой, все при нем, забивал много и красиво. Левый крайний Мосалев мало чем уступал Понедельнику и быстро заслужил прозвище «Вторник». Неплохие вратари – Киктев и Скарлыгин, защита прочная – Гетманов, Гейзер, Шикунов (дядя что ли спартаковского?). Гетманов и в сборных поиграл, и вся команда играла весело и комбинационно.

Их правый край – Владимир Стрешний – атлетичный и  скоростной – это было все, что нам удалось из Ростова выдрать за долгий период. Как-то они к нам неохотно шли – Понедельника дважды тащили в ЦСКА на аркане, уже и приказ Министра Обороны выходил, и в газете пропечатывали, а он – ни в какую! Так у нас и не играл.

Еще позже, когда сошло первое поколение армейских ростовчан, появилась вторая волна – с отличным нападением – Матвеев, Буров, Еськов, Копаев (тогда уже стали играть 4-2-4). Еськов относился к категории, в отношении к которой мы совершенно расходимся с ВалерийГеоргичем – он был диспетчер, довольно тонкий. Копаев был главным забивалой СКА, хотя мне он больше всего запомнился потрясающим ударом в Лужниках (по-моему, против «Торпедо») метров с двух прямо по центру ворот – метров на пять выше перекладины. А начинал Копаев у нас, но, как и многие свои, – «не показался».

Господи, и сколько же крови нам эти «братья наши меньшие» перепортили!

Разные праздники

Размеренное течение сезона все чаще стало прерываться сверхпрограммными удовольствиями – приездами иностранцев. Иностранцы и сами по себе были редкостью, а уж футбольные команды… Тогда за человеком в импортном плаще, да еще, не дай бог, в шляпе, вполне могла увязаться компания пацанов, вопящих: - Шпион! Шпион! Пару раз и сам участвовал в такой коллективном вое. Как раз начиналась эпоха «стиляг», и импортные шмотки приносили им, наверное, не один только кайф.

Отчаянный ажиотаж был вокруг матчей с венграми – с Пушкашем, Кочишем, Шандором и Хидегкути. На самом деле, тогда это была команда мирового класса, едва не ставшая чемпионом мира и ставшая олимпийским. Стоял у них Грошич, но что-то не впечатлил. А Пушкаш, действительно, был великолепен и делал на своем краю, что хотел. Потом, когда в Венгрии начались события 56-го, поползли слухи, что Пушкаш, который играл за «Гонвед» и, соответственно, считался военнослужащим, погиб-де в бою, а он через несколько месяцев с Цибором и Кочишем вынырнул на Западе и стал играть за «Реал» и Испанию. Те игры дались нам тяжело, а вот потом венгры на долгие годы стали для нас любимой боксерской грушей – в какой бы форме они ни были, нам они сливали исправно. Один раз в 68-м обыграли нас дома, но были растоптаны в Москве, о чем будет в своем месте.

Еще в 56-м был на матче с западными немцами – они приехали тогда первый раз. Их еще и не знали, как писать-то правильно, поэтому кое-где на афишах было «ГФР»[4]. Мне тогда было шесть, я сначала вообще не понимал, как это с теми немцами можно играть – ведь это фашисты! Так у меня в голове было: восточные - наши, а те – фашисты[5]. Кто же еще знал-то, что они чемпионы мира! Не уверен, что я тогда что-нибудь про это слышал. Мы на Олимпиадах воспитывались – как раз тогда в Мельбурне победили, и уж будьте уверены – звону было до неба. Я только лет в десять разобрался, что чего важней. А с немцами игра шла под непрерывным занудливым дождем. Мы выиграли, но, как, собственно, могло быть иначе!

В 50-е годы у меня сложилось довольно твердое убеждение, что мы любого можем задавить. В Москву в то время стали наезжать довольно часто иностранцы всех мастей, в том числе бразильцы – «Васко да Гама», и все они, какой бы репутацией ни пользовались, в Москве выглядели скромно. А ведь и венгры, и западные немцы объективно были сильны. Настоящий облом на своем поле случился сильно позже, когда Пеле и компания сделали нас в Луже 3:0 без вопросов. Я, правда, утешался, что из-за травмы не играл Шестернев, а прочие ему, понятно, в подметки не годятся.

*          *          *

На «Динамо» побывал я и на Спартакиаде 56-го года. Был шикарный спортивный парад, несли флаги республик, тогда в последний раз выступала Карело-Финская республика, которую незадолго до того влили в РСФСР. Шутили, что одну из шестнадцати позолоченных баб, окружающих фонтан «Дружба народов» на ВДНХ, теперь следовало бы посеребрить. Оказывается, за карело-финнов в баскетбол играл поэт Роберт Рождественский.

На том параде я разобрался с флагами спортклубов. С «Динамо», «Спартаком», «Торпедо» и «Урожаем» все было понятно – те, кто придумывал их флаги, особо не надрывались и просто ставили в центр соответствующую литеру. Много лет спустя, когда стал интересоваться геральдикой, узнал, что это считается дурным тоном – литеру ставят, только когда не хватает фантазии придумать яркий графический образ или когда сказать о субъекте герба или флага нечего. У «Локомотива» тоже была всажена литера, это уж совсем непонятно зачем, потому что из-за нее выглядывала морда паровоза, и, вроде, все ясно и так. Наш флаг с синим треугольником и звездой у древка, конечно, был самым красивым (и правильным).

Настоящая эмблема, и довольно симпатичная, была только у «Буревестника» - галочка, изображающая одноименную птичку. Потом и я, когда был студентом, в добровольно-принудительном порядке платил взносы на содержание этого общества. Кстати, именно гимнастки «Буревестника» были гвоздем программы открытия Спартакиады. Они построили пирамиду - все в синих купальниках, а потом из середины наверху вылезает – вся в желтом. Потрясно! Стадион стонал. Но для меня главное было в том, что после всего – футбол. Правда, клубные команды, но мне тогда было по барабану – я готов был любой смотреть. Помню, что гол забил человек по фамилии Булочкин. Тогда любой спортивный праздник обязательно кончался футболом.

Из соревнований, виденных мной тогда, остался в памяти забег на 10 000 метров – я впервые вживую увидел бег Владимира Куца. Это имя тогда воспринималось мной как синоним понятия «советский легкоатлет – победитель». Он убежал от всех сразу и далеко, никто не смог ни поймать рывок, ни достать его потом, многих он обошел на круг, финишировал, перешел на шаг и оказался совсем рядом с тем местом, где сидели мы, и я увидел его лицо. Никакого восторга, никаких победных жестов. Меня удивило выражение его лица – оно показалось огорченным, а, может быть, это была просто усталость. А я радовался – наш, армейский[6].

Тогда и потом, когда стал бегать Болотников, я был уверен, что дальние дистанции – наша коронка на века. Кто ж из нынешних болельщиков в это может теперь поверить?

А еще та Спартакиада запомнилась тем, что на баскетбольных кортах «Динамо» (у Западной трибуны) я случайно оказался рядом, как мне потом объяснили, с Увайсом Ахтаевым, был такой баскетболист. Мне, тогда было шесть лет, а в Ахтаеве было 235 см, так что в памяти осталось колено и что-то широченное, уходящее далеко в облака.

*          *          *

В том же 56-м я попал на открытие Лужи – играли «Спартак» и «Торпедо». Опять «Спартак»! Но я приговорен был в детстве оказываться на его матчах куда чаще, чем на играх армейцев – отец-то хотел «Спартак» смотреть, может и меня рассчитывал распропагандировать. Но папа тогда еще не знал, какое могучее чувство противоречия я у него унаследовал – я тогда за «кастрюлю» стал болеть, и они выиграли! По случаю открытия стадион был переполнен, таким я видел его в своей жизни считанное количество раз, а потом часто возникало ощущение, что стадион пуст, хотя народу, может быть, было не меньше, чем на «Динамо». Гол у торпедонов тогда забил Юрий Фалин, которого «мясо» на следующий год к себе перетащило. Вообще, и тогда, и потом я примечал, что проигравшие норовят залучить к себе именно того игрока, который им больше всего напакостил.

Сама Лужа тогда произвела на меня даже большее впечатление, чем футбол. Я ведь до того видел только московский да киевский стадионы «Динамо», и Лужа после них подавляла своими размерами. Мы сидели на Севере под самым козырьком (козырек тогда тоже был новинкой – забота о зрителях!). Поле оказалось очень далеко, я думал, что в этом величественность и только потом, когда стал взрослым, понял, что стадион дурацкий, нефутбольный и неудобный. А уже вскоре пошли разговоры – да, стадион у нас великий, только газон хреновый – ни в какое сравнение с «Динамо» не идет. Так это проклятье над Лужей и тяготеет.

В детстве все это как-то естественно воспринималось – в футбол играют на траве, трава – зеленая, на ней хорошо смотрятся красные майки наших. Только в 69-м году, когда по затее Лобановского играли «получемпионаты»[7], я пошел смотреть на матч в начале мая, а трава оказалась рыжей – сухой прошлогодней. Я что-то ерзал-ерзал, а потом понял – не было картинки настоящего футбола, фон не тот, и это страшно отвлекало и не давало получать настоящее удовольствие. Возможно, это феномен того же порядка, как то, что курильщик не получает настоящего удовлетворения от курения в темноте, потому что не видит процесса.

Лужа, при всех ее недостатках, – это и первый приличный ледовый дворец в Москве. Помню, как, попав туда в первый раз зимой, страшно удивился, что там надо раздеваться в гардеробе. Но и разочарование запомнилось – родители достали мне туда билет на елку, я смотрел на это представление, смотрел, а сам внутри себя ждал, когда же они кончат валять дурака со своими бабами-ягами и начнется нормальный хоккей. А его так и не было!

Хоккей я все-таки посмотрел. И не раз. Но об этом попозже.

Предыдущая

Следующая



[1] Чуть ли не единственный в истории советского футбола случай, когда команда отыгрывалась от 0:4 да еще на чужом поле.

[2] Братья Борис и Евгений Майоровы – змс, игроки хоккейного «Спартака» и сборной. Братьев, вообще-то сватали и в футбольную команду мастеров, но кто-то из спартаковского руководства это настрого запретил. Некоторое время они удовлетворяли незаконную страсть к футболу, поигрывая за клубные команды, пока и эту художественную самодеятельность не прихлопнули в опасении травм.

[3] так назывались окружные команды – Спортивный Клуб Военного Округа – после переименования их из ОДО (Окружных Домов Офицеров). В случае Ростова название еще и совпадало с названием самого округа – Северо-Кавказского.

[4] Вместо ФРГ

[5] Это проходило постепенно и довольно долго, не скажу, что безболезненно, и излечилось лишь после личного  общения с немцами.

[6] вообще-то, флотский

[7] собирались перейти на «осень – весна», сыграли весенний чемпионат в один круг, а осенний, вместо того, чтобы стать первым кругом следующего чемпионата, неожиданно стал еще одним самостоятельным однокруговым турниром, и все пошло по-старому. Видно, на самом верху что-то перерешили.



Hosted by uCoz