Это – анекдоты в старом смысле слова – истории, о которых я слышал или сам в них участвовал. Иногда, правда, все это попахивало каким-то сюрреализмом, поэтому и название с серии такое… Вдруг вспомнилось и захотелось поделиться, потому что кроме меня этого, наверное, уже никто и не помнит. А многого – и не может помнить, потому что этого никто и не знает.

В начале 80-х у нас в Институте вдруг возникла очередная идея, что труд научных работников надо стимулировать. Дирекция выделила немалые по тем временам деньги, так что первая премия была около 120 рублей, вторая – 90, третья – 60, а четвертая – 40. Первую давали только за монографии, так что это большинство из нас не особо и волновало, а вот за вторую и далее можно было побороться. Как раз 84-й год был у нас с Никитой Григорьевым урожайным – в разных журналах вышло сразу четыре наших статьи по различным аспектам работы, материалы на которые мы накапливали еще с 82-го. Мы ужасно гордились, что наш цикл получил 2- ю премию среди еще двух претендентов, да и деньги были при наших тогдашних окладах существенные. Менее продуктивные и удачливые получили третьи премии, а четвертые в основном давали аспирантам и старлабам с высшим образованием – за их первые публикации. Но с одной из этих четвертых премий приключилась забавная история.

Очень известный ученый, профессор, назовем его NN, подал заявку на четвертую премию – три публикации в нашем «Онтогенезе», а одна – аж в самой «Nature»! Что-то тут с чем-то не вязалось – для такой серии уровень премии низковат, да и что ему, профессору, четвертая премия, 40 рублей… Зав. отделом научной информации института, совсем незадолго до того назначенная молодая энергичная женщина, удивилась, потому что через нее проходили все лабораторные отчеты с публикациями за год, а там у NN никаких публикаций в Nature не числилось. Ей оказалось не лень слазить в журналы по ссылкам, приложенным к заявке на премию, и выяснилось, что все эти «публикации» - некрологи по почившим коллегам… Премию не дали.

Первый семестр пятого курса – это был совершеннейший дурдом. Мы уже начали работу над дипломами, но и лекционная нагрузка была весьма неслабой. Помнится, мы ухитрились пять пар лекций сдвинуть на вторник, в понедельник с утра у нас был научный коммунизм, а в субботу - научный атеизм и дарвинизм. Остальные дни оказались полностью свободны для экспериментов, которым мы, собственно, только себя и посвящали, прихватывая, естественно и понедельник, и субботу. Я, вообще, за весь универ не прослушал ни одного курса политдисциплин, кроме партполитработы в войсках, на которых подполковник Чернеев читал очень интересные лекции по международному положению по материалам «черного ТАСС». Все так и шло, как обычно, никто ни о чем не беспокоился – ну, что мы, зубры, пятикурсники, не сдадим какой-то там атеизм? Смешно! С дипломом забот – выше крыши… Но тут нас ждала засада…

На последней лекции по атеизму, на которой, как и на всех предыдущих, никого не было, кроме группы особо усердных девочек, лектор с ехидной улыбочкой сказал, что к зачету будут допущены только студенты, которые представят полный рукописный конспект его лекций! Точка. Абзац! Девушки, которые весь универ не пропускали ни одной лекции и конспектировали весь этот бред, никогда в жизни не пользовались такой безграничной народной любовью. На курсе из 330 человек таких были считанные единицы, так что легко представить размеры очереди на каждый уникальный экземпляр. А тут еще первые сдавшие этот гадский атеизм принесли горестную весть, что препод «гасит» принесенные ему конспекты каким-то совершенно варварским способом, который исключает повторное использование. Так что экземплярчик девушки Вали достался мне в аккурат вечером перед зачетом.

На изготовление своего оставалась ночь, а сдуть надо было довольно толстую тетрадку за 19 копеек (около 40 листов). Делать нечего – сел у себя в темной комнатке и пошел строчить. Пил кофе, принимал тройчатку (она с кофеином), всячески себя щипал и взбадривал, но периодически утыкался осоловевшей физиономией в собственное писарчуковское творчество. Смысл сдуваемого, если и проникал в мозг, то только путем гипнопедии. С надеждой или отчаянием пальцами проверял, сколько еще осталось страниц, и по тексту сверял иногда – о, господи, еще только Второй Вселенский Собор! Во, уже «авиньонское пленение», так, продвигаемся! И вот папы вырвались на волю и вернулись… В глазах двоилось, мозги ворочались, скрежеща зацепляющимися друг за друга извилинами, но что-то царапнуло… Ну-ка, ну-ка, куда это там вернулись Римские Папы? А вернулись они в ВЫТЕКАН… Двумя строчками ниже слово повторялось в точности… Видно, брала на слух…

Я совершенно проснулся, да еще своим жеребиным ржанием перебудил все семейство – в 4 часа утра… Занавес! Валечке, конечно, все равно спасибо – зачетец-то я сдал. Видно, я еще и запомнил что-то из сдуваемого – гипнопедия!