Блог

Всех медалистов, сдавших вступительный экзамен по биологии на «отлично» и, таким образом, сразу ставших студентами, собрали в комитете комсомола факультета, которым тогда рулил Саша Конашенко. Он нас поздравил, а потом сказал, что теперь мы, студенты биофака, должны потрудиться и будем… Тут что-то у него заколодило, и он никак не мог подобрать слова, а у меня просто на автомате сорвалась цитата из нашего учителя труда Будимира Данилыча Троца: - Будем круглое таскать, а плоское – катать!

Саше очень эта формула понравилась, он ее потом воспроизводил тем, кто поступил после всех экзаменов со ссылкой на источник. Поскольку он четко ухватил эту основу советской организации труда, ему впоследствии удалось сделать изрядную карьеру и с биофаковским дипломом стать начальником планово-финансового управления Академии.

Практика на агробиостанции Чашниково летом 68-го была боевым крещением нашего курса – там мы впервые разошлись по кафедральным группам, перезнакомились, а потом в почти неизменном составе доучились до выпуска. Большинству из нас было по 18 – 19, хотя были и ребята постарше, так что бурсацких затей было предостаточно.

Наиболее актуальной затеей, помимо еженощных пьянок, была регулярная кража дежурного колокола, в который били, созывая на линейку и по тревоге. Колокольчик (пустой газовый баллон длиной в полтора метра) обычно утаскивали в лес, но, когда он окончательно надоел утренней побудкой, биофизики утопили его в пруду.

Не менее, а даже более регулярный характер приобрел еще один промысел – ночью в палатку входили люди, привязывали спящего простынями к койке и выносили на ней в лес. В основном этой процедуре подвергались члены комитета комсомола и те, кого подозревали в стукачестве. Но было двое студентов, которых курс как раз по последней причине откровенно ненавидел и просто-таки собирался побить. Один из них, студент В., ситуацию просёк и ночевать в Чашках перестал – выходил вечером на Ленинградское шоссе и подхватывал попутку до Москвы, а утречком являлся на линейку с электрички.

Студента Д. не любили, пожалуй, еще больше, но он скрываться в Москве поленился, и, когда его слегка помяли, перебрался ночевать в медсанчасть. Вот туда-то и явилась ночью толпа курсовых мужиков с замотанными физиономиями, только один был без маски – Арсен Пурунджан обладал настолько индивидуальной, квадратной фигурой штангиста, что никакой камуфляж его бы не замаскировал. Все было организовано хреново – никакой разведки и доразведки, вломились в медпункт, разбили стекло, только разбудили медуницу, а Д. тем временем смылся через задний проход. Побуянили, погалдели и разошлись с чувством выполненного долга – «не догнали, так хоть согрелись…»

Наутро обнаружился сюрприз – медуница, насмерть перепуганная ночным налетом, позвонила в милицию, и на станции появился мотоцикл c начальником отделения и дознавателем.

Здесь исключительно активно и авторитетно сработал один из руководителей практики доцент Кирилл Александрович Воскресенский, между прочим, в свое время ушедший в московское ополчение, попавший в окружение, а затем и в плен под Вязьмой, затем бежавший и воевавший в партизанах. Он быстро велел собраться всем курсовым парням и сказал в присутствии ментов: - Вот здесь собраны ВСЕ молодые люди курса, они осознают свою вину и приносят свои извинения перед фельдшером, студентом Д. и милицией…

В этой круговой поруке возможность искать зачинщиков, организаторов и вдохновителей тонула совершенно – менты прикинули, что групповуху на 100 студентов МГУ им оформить все равно не дадут, и отвалили, погрозивши пальчиком.

Забавно, что появившийся на следующий день на одной из палаток лозунг «Да здравствует Великий Князь Кирилл Александрович!» Воскресенский воспринял совершенно без всякого юмора и с перекошенным от злости лицом велел стереть немедленно…

На все той же чашниковской практике случилось экстраординарное событие – вдруг нам сообщили, что есть возможность перейти с потерей года в один из восточноевропейских университетов – Карлов в Праге, Краковский, Будапештский, Берлинский… Что-то меня эта перспектива не поманила – подумал, что учиться лучше на родном языке, и меня вполне устраивает и качество обучения, и компания. Да и с моей анкетой можно было особо не суетиться насчет выезда… Однако, кое-кто из коллег возбудился и стал собирать документы.

Был среди возбудившихся и некто по кличке «Рубль» из группы антропологов. Кличку он заработал, потому что еще в сентябре отдолжил у Володи Деулина «юбилейный» рубль, и все никак не мог собраться отдать. Целковый по тем временам был вполне серьезными деньгами – день можно было нормально прожить, а ненормально – так и два, но не настолько серьезными, чтобы за год не наскрести и не отдать.

Всех особенно умиляло, что свои путаные объяснения при встрече с кредитором он неизменно начинал словами: - Ты понимаешь, старик..." Постепенно это превратилось в аттракцион: ребята с зоологии позвонков специально караулили "Рубля" на мостике (он же – сачкодром), чтобы послушать эту песню и даже делали ставки на то, какую именно вариацию он исполнит на этот раз.

Вот этот деятель и возмечтал смыться в Европы, где о его качествах пока еще никто не слышал. Но для начала ему нужна была характеристика комсомольской группы. Сам я на этом заседаньице не присутствовал, но, по рассказам, оно прошло в обстановке высокой принципиальности и нетерпимости к жадности и жлобству. В результате, комсорг антропологов Надька Клевцова от стремления уесть Рубля окончательно всадила ему в характеристику вместо стандартного «морально устойчив» двойное отрицание – «аморально неустойчив».

Конечно, все это кончилось ничем, и никто никуда не поехал…

(текст откорректирован с учетом поправок и дополнений коллеги ВД)

На практике в Чашках еще были попытки следить за дисциплиной сна и отдыха студентов. Начальник практики Филин периодически практиковал ночные налеты на палатки – кто гуляет после 23, и заставал в палатках лишь свернутые матрасы под одеялами, символизирующие спящих студентов. Потом и такая бутафория прекратилась – гуляли и пили по ночам все, а всех с практики не выгонишь. На одной из палаток вызывающе художественным шрифтом красовалось: - Детей бояться – в лес не ходить!

Как-то раз, где-то без десяти одиннадцать вечера, я, припоздав уйти к кафедральному костру вместе со всеми, поспешал в лес с чемоданчиком с шестью бутылками разного пойла. Что-то мне лень было сворачивать в поля, и я дернул прямо мимо домика командиров. А там на крыльце – и Филин, и комиссар практики Артемьев (препод истпарта), стоят, покуривают… Я им: - Вечер добрый!

И в лес, нахально брякая поклажей…

Они мне в спину: - Доброй ночи!

Упомянутый препод истории партии Артемьев имел коронный вопрос на экзамене: - Крестьянство – что?

Догадаться, какой ответ надо давать, было невозможно. Это знали только те, кто бывал на его лекциях. Там он сам себе его задавал и сам же на него отвечал: - Колебнулось!

Эти слова надо было просто запомнить… И вскоре их знали даже те, кто и на пушечный выстрел не приближался к лекциям по истпарту, а теперь, вот, и вы знаете…