Блог

Я родился в Москве, рос в окружении сотрудников рамзинского Бюро прямоточного котлостроения, где еще на моей памяти работали сотрудники самого Рамзина Виктор Алексеевич Ларичев, Николай Михайлович Иваницкий и Александр Андреевич Давидов – московские инженеры еще дореволюционной закваски. Конечно, их влияние не ограничивалось только рабочими вопросами, но сказывалось и на стиле и тоне в БПК.

С Иваницкими и Давидовыми дружили мои родители, и от них я узнал много интересного, такого, что нельзя было прочесть ни в книжках, ни в учебниках. Собственно, речь я веду к тому, что у меня под влиянием таких условий воспитания сформировался вполне грамотный московский говор, о чем я тогда, конечно не догадывался, пока не оказался в Киеве, где над моим «аканьем» смеялись местные и говорили, что «москаля за версту слышно…». Ну, а я в ответ иронизировал над их суржиком и способностью произносить мягкий знак после «ч» в слове «канешна». Когда стал постарше, на шутки над моим московским произносом стал отрезать, что мой говор – это орфоэпическая норма русского языка, и чем хихикать – поучились бы. Это была самонадеянность…

Считалось, что на московском говоре играют в Малом театре и говорят дикторы московского радио, но, видимо, после войны его черты уже начали стираться, и настоящий классический московский говор я услышал только на 3-м курсе МГУ в исполнении профессора ВасьВась Попова, который читал нам общий курс эмбриологии. Профессор, как и, к примеру, академик Северин, читавший нам биохимию, обладал мощным хорошо поставленным голосом и ясной дикцией. Сначала его «яишники» мне даже резали ухо, а потом, прислушавшись, понял, что именно так – правильно…

Сейчас такого не услышишь, даже дикторы радио и телевидения давно говорят на «кое-каком русском» и не способны правильно склонять числительные по падежам…

Когда вспомнил об отцовском старшем коллеге Александре Андреиче Давидове, по ассоциации вылез в памяти и его рассказ о Леониде Константиновиче Рамзине.

До ареста Рамзин был директором теплотехнического института и работал над принципиально новым в те времена прямоточным котлом, который в русской специальной литературе до сих пор именуется «котлом Рамзина» (последняя статья моего отца была посвящена, как раз памяти его учителя – его истории и трудам. См. на сайте "О становлении отечественного котлостроения".

Рамзин и Ларичев в 30-м году оба были осуждены на процессе Промпартии к расстрелу. После суда оба подали на помилование, времена еще не созрели до абсолютного зверства, и обоим заменили «9 грамм» на 10 лет… При этом практически сразу оба оказались в СКБ (специальное конструкторское бюро) ГПУ, возможно, одной из первых «шарашек». Его сотрудникам, оставшимся на свободе, в числе которых был и Давидов, очень вскоре стали сообщать, что в такое-то время они с рабочими документами должны быть в таком-то месте (обычно, в районе в Тимирязевской академии). Туда за ними приходил автобус с занавешенными окнами, и они в него грузились. Потом автобус долго петлял по Москве, но старые москвичи по количеству поворотов заключили, что увозят их от места погрузки недалеко. Потом автобус закатывался в ворота, сотрудники выходили, у них проверяли документы и заводили в барак с большим столом внутри. Вскоре через дверь с противоположной стороны барака входили Рамзин и Ларичев, и начиналось совещание: отчеты сотрудников о проделанной работе, задания Рамзина на последующий период, обсуждение публикаций. Кстати о публикациях, отчеты и отдельные статьи готовились регулярно, а выходили они в открытой печати с грифом СКБ ГПУ и с указанием, что «под общим руководством комиссара ГПУ Беднякова (звание и фамилию помню неточно, да и Александр Андреевич оговорился, что в фамилии не уверен), но без малейших признаков фамилий авторов.

Так продолжалось несколько лет, с какого-то момента Рамзина даже стали отправлять в командировки в Ленинград на котлостроительный завод. Ездил он на «Красной стреле», но с конвоиром. А потом в один прекрасный день Леонид Константинович Рамзин вдруг просто пришел, будто никуда и не исчезал. В течение нескольких месяцев он получил профессорское звание, орден Ленина и Сталинскую премию.

Помимо разработки прямоточного котла Рамзин еще и воспитал практически целое поколение специалистов, которое впоследствии составило цвет советской теплоэнергетики. Среди его учеников и выучеников был и мой отец. Незадолго до смерти Рамзин, а он умер в 48-м году в возрасте всего 61 года, когда только заварилась каша с борьбой с космополитизмом, вызвал к себе моего отца и сказал ему: - Борис, постарайтесь, как можно меньше, бывать в Москве.

Может быть, это чему-то и помогло или помешало, но у меня все детство так и прошло – отец появлялся на несколько дней после месячной командировки, а потом исчезал снова на какую-то очередную ГРЭС от Щекино до Южно-Уральска и Ангарска…

На Ангарской ГРЭС произошла тяжелая авария с разрушением перекрытий корпуса и жертвами. Название «схема Шмуклера» для пусковых работ на котлах тепловых станций существовало полулегально – никаких дивидендов не приносило, в документах не упоминалось, но, когда что-нибудь случалось, тут же всплывало. Действительно, и схему, и инструкцию для персонала разрабатывал мой отец.

Папа уходил на разбор аварии в ЦК КПСС, а мы не знали, вернется ли он. Многочасовое разбирательство (отец ушел рано утром) показало тройную ошибку персонала станции, как потом, много лет спустя, в Чернобыле (только станция, слава богу, тепловая, а не атомная), и папа вечером вернулся домой.

Бред состоит в том, что разбор шел не на научно-техническом совете министерства энергетики и электрификации, не в прокуратуре, в конце концов, а в ЦК коммунистической партии…

Долголетний министр энергетики и электрификации СССР Непорожний на самом деле энергетиком не был – он выдвинулся на строительстве огромных гидроэлектростанций в Сибири, потому что и был строителем. Вопросы собственно энергетики решал, естественно, не он, а его замы по тепловым и атомным станциям. Каковы же были детская радость и удивление всех советских энергетиков, когда в издательстве «Малыш» вышла в свет книжка с цветными картинками: П.С.Непорожний. «Ток бежит по проводам», 32 страницы, тираж: 200000 экз. Формат: альбомный. Книга об электричестве и электростанциях. Для младшего школьного возраста.

Детям книжка не досталась – ее смели советские энергетики, которых страшно интересовало, как это себе представляет их министр.