Блог

Во времена борьбы с космополитизмом, плавно перешедшей в искоренение врачей-убийц, да и потом перед многими космополитами-убийцами не раз вставал вопрос: а не попробовать ли закамуфлироваться? Самое выдающееся достижение в этой сфере установил, как мне кажется, медик с Украины. В одном из специализированных журналов была обнаружена статья подписанная – доктор Вайнштейнко.

Уже на моей памяти Гарик Вайнштейн, бравший первые призы на первенствах СССР по шахматам среди 11-ти – 12-ти летних, по совету Михаила Ботвинника разом стал Каспаровым по матери, каковым и вошел в историю шахмат.

Конечно, все это было форменной фигней, потому что «кто надо» в таких подробностях был всегда осведомлен – в серьезных анкетах надо было указывать имя-отчество-фамилию обоих родителей, а том числе, девичью – матери, а также места захоронения дедушек и бабушек... Разве что власть могла с удовлетворением констатировать готовность субъекта отказаться от собственной фамилии в попытке мимикрировать в соответствии с ее требованиями. У моей мамы вполне нейтральная фамилия, но живу с отцовской.

В экспедиции 86-го года на МЭС[1] Троица мы были с нашим аспирантом Сашей Галановым. Работать было не так удобно, как на Витязе, но и там удобств уже поуменьшилось – аквариальную разгромили.

Кое-какая столовка на станции имелась, но было, как всегда, голодновато. В один из дней, когда материала для опытов не было, а жрать от безделья хотелось особенно сильно, мы отправились в Порт-Зарубино, рыбпорт в 12 км от Троицы.

Ничего особенно съедобного мы там не обнаружили, но чем-то затоварились и двинули обратно. Я на ходу, по обыкновению закурил и вдруг откуда-то сзади услышал оклик: – Мужик, дай закурить! Обернулся: колючка, за ней пара зэков и конвоец с автоматом.

Обычное дело, зон, жилых и рабочих, в Хасанском районе полно. Конечно, как не поделиться куревом! Пошел к колючке, а вертухаю сказал: – Боец, я даю сигарету.

Навести автомат на человека, который к тебе обращается, труднее. Конвоир с хитроватым выражением на морде глянул на меня и… отвернулся. Конечно, он таким образом продемонстрировал, что нарушения режима охранения просто-таки не видит, а я без лишнего шума должен воспользоваться его временной слепотой. Я и воспользовался прямо под табличкой на колючке: «Стой! Запретная зона! Обходи вправо! Стреляют!».

Тонкость ситуации заключалась, как и во всех случаях столкновения советского человека с Законом, в том, что была вероятность, что он вдруг возьмет и сработает. А согласно Уставу караульно-гарнизонной службы, конвоир может в любую секунду окликнуть, дать предупредительный, а потом – на поражение… Интервалы между этими действиями – на его усмотрение.

Летом 93-го в Москве появился английский физиолог Майкл Уитекер из лондонского Университетского Колледжа. По работам он знал моего шефа, мы встретились, поговорили, нашлись общие интересы, и в заключение беседы Майкл пообещал, что постарается пробить грант Лондонского Королевского Общества на нашу поездку в его лабораторию. Приглашения надо было ждать только осенью, потому что и в Англии летом добиться от чиновников толку невозможно.

А пока мы всей семьей вместе с другом сына собрались в байдарочный поход по Большой Кокшаге, что в Мари. Я полез на антресоли за байдаркой, в которую еще с осени было запаковано множество всякого походного добра, и все это хозяйство весило 65 килограммов. Стащил байду вниз и почувствовал какую-то неловкость в левом колене.

Неловкость постепенно росла, колено раздуло, на ногу лучше было не наступать, но билеты были уже куплены, все собрались и ждали похода. Уже в поезде жидкость, скопившаяся в колене, видимо, прорвалась из суставной сумки, и ногу обожгло от колена до ступни, кое-как промаялся до реки, а там, когда сидишь в байдарке, полегче…

Когда вернулся в Москву пошел по врачам и получил диагноз – разрыв внутреннего мениска, пробовал лечить консервативно, традиционная тогда хирургия требовала не менее трех месяцев на восстановление… А тем временем из Лондона пришло сообщение, что грант нам предоставлен, и надо собираться в первую поездку. И чуть ли не в те же дни знакомая вывела меня на врача Медсанчасти ЗиЛ, который только что вернулся из Штатов, где овладел методом артроскопических операций по удалению мениска. Он меня посмотрел, подтвердил диагноз и сказал, что, в принципе, после операции можно ходить уже через пару дней. А потом добавил: - Но ты сам смотри, если вдруг осложнения – в командировку поехать не сможешь, ты ж себе потом не простишь…

Так и порешил – делать операцию после возвращения. Еще месяц провозились с визами, потом месяц в Лондоне, там я, наконец, дорвался до установки для измерения внутриклеточного уровня ионов кальция, о которой мечтал еще с начала 80-х, и освоил метод.

Вернулся и тут же отправился к врачу – колено основательно отравляло жизнь. Положили, сказали подготовиться к операции… наутро проснулся, бросился было с кровати – готовиться, а мне соседи по палате кричат: - Ты куда! Тебе же на ногу наступать нельзя!

Смотрю – а на ноге повязка… просто у меня весь день операции выпал из памяти.

Потом врач очень удивлялся, что на меня так повлиял проводниковый наркоз, ведь во время операции я был в сознании, адекватен и отвечал на вопросы. Так что ему пришлось повторить мне то, что он мне уже сказал – за это время отломок мениска сильно искромсал крестообразную связку, и ее пришлось за компанию с мениском практически полностью удалить, иначе ее лохмотья угрожали хроническим воспалением и прочими неприятностями. Колено осталось держаться на одних мышцах.

Что ж, сам так решил…

В 79-м мы с Танькой впервые выехали вместе за рубеж – по приглашению моего школьного друга Пепика. Мы скрупулезнейшим образом осмотрели все, что только можно было за наши 10 дней, влюбились в Прагу и потом передали свою любовь детям. Однако, не следует забывать, что каждый такой выезд был для советских граждан был не только возможностью повидать зарубежные красоты, но и затовариться вещами, абсолютно немыслимыми в нормальных советских магазинах.

У Таньки была мечта придать мне менее босяцкий, более джентльменский, вид, и она хотела купить мне очень модную тогда кожаную куртку. Я по магазинам шляться ненавижу, но, сказать честно, такую штуку был получить не прочь. И вот на второй день нашего пребывания Танька вечером после посещения Града потащила меня в магазин на Вацлавской площади, который указала ей Пепикова жена Марушка.

В магазине, действительно, рядами висели чешские кожаные куртки, одинаковые, относительно доступные по цене – за 1050 крон - и не слишком элегантные. И тут я каким-то верхним чутьем из ряда абсолютно одинаковых курток выцепил особенную. Дивная, «серая в яблоках» ©О.С.Б.М.Бендер (на самом деле – стильно черная), фактура, покрой – вещь! То, что чутье меня не обмануло, подтверждалось и тем, что на внутреннем кармане была вышита кучерявая эмблема, сопровождающаяся надписью Made in Italy.

Продавщица, к которой мы с нашей находкой обратились, несмотря на мой чешский, поняла, откуда мы, и, с сочувствием даже, сказала: – Извините, это дорого! 1700 крон.

Да уж, недешево, нам всего-то разрешили 400 рублей поменять на 4000 крон… Не знаю, чего тут было больше – Танькиного стремления любой ценой придать мне человекообразный вид или нашего объединенного гонора шляхетского (нам дорого?! Черта-с-два!), но мы хором твердыми голосами сказали: - Выпишите!

В обновку я экипировался прямо на кассе, а то, что на мне было одето до того, запаковали в фирменный пакет. Потом в Споржилове наши друзья сказали, что нам крупно повезло – такие вещи редки и у них. Интересно, куртка оказала на меня какое-то психологическое воздействие – она отлично сидела, как будто специально на меня была сшита, и как-то заставляла перестать сутулиться, развернуть плечи – то ли потому, что у нее был такой покрой, то ли потому, что на меня воздействовало сознание, что я одет в очень хорошую вещь.

Эта покупка имела совершенно неожиданное для меня продолжение. Когда мы вернулись в Москву, ко мне на улицах стали приставать разные граждане с просьбой немедленно им куртку продать. Собственно, я знал, конечно, что это обычнейшее дело – привезти из-за границы что-нибудь, а тут толкнуть втридорога. Как правило, чтобы отделаться от этих купцов, достаточно было простого отказа, но однажды на Тургеневской площади попался исключительно приставучий.

– Эй, дорогой, продай! 400 рублей!

– Нет!

– 500!

Я легко мог получить навар в виде своего трехмесячного оклада, но решил, что деньги всерьез все равно тратить не на что, а возможность раз в жизни походить в хорошей вещи – ценнее.