Блог

Мой друг Артур обсуждал со своим научным руководителем состояния дел по своей кандидатской. Шеф, профессор Хаютин, высказался в том смысле, что материала достаточно и пора писать. Артур начал было объяснять, что надо еще добавить туда и сюда, а вот здесь нужны дополнительные контроли… На это профессор назидательным тоном ему сказал:

 - Артур! Не путайте науку и свою диссертацию!

После того, как я защитил кандидатскую, которая стоила мне 7 экспедиций и содержала новые данные и концепцию, у меня был период ревнивого отношения к чужим защитам – я сравнивал их со своей, иногда – завидовал, иногда злился. Забрел я как-то на защиту планового аспиранта Татьяны Антоновны Детлаф. Суть диссертации состояла в том, что для инкубации мышиных зародышей он разработал 23 рецепта среды, а для сравнения использовал коммерческую. Единственный вывод – продажная лучше… Голосование было положительным и единогласным.

Долго думал – это профанация высокого звания или это я дурак принципиальный, и надо было защищаться на год раньше, когда шеф сказал, что пора…?

Свою кандидатскую «Действие фармакологически активных веществ на функциональные межклеточные взаимодействия у ранних зародышей морских ежей» я отдал печатать машинистке из отцовского Всесоюзного теплотехнического института. Мне потом еще предстояло на латинской машинке самому впечатывать в русский текст названия видов и печатать список литературы, по большей части, естественно, на английском, а машинистка брала недорого и печатала хорошо – она еще мой диплом печатала.

Работу она сделала, как всегда быстро, и принесла ее отцу. Он положил ее на стол и собирался вечером отвезти домой. В какой-то момент к нему зашел коллега из турбинного отдела и, пока отец заканчивал разговор по телефону, взял несколько страниц моей диссертации и пробежал глазами. Когда отец положил трубку, он его спросил: - Слушай, Борис, а это на русском написано? Кроме союзов и предлогов – ни слова не знаю!

Профессор Лопашов, сидя за чаем в гостях – в лаборатории Физиологии, делится последними достижениями: - Мы с Олей написали прекрасную статью, осталось только поставить опыты… (60-е годы)

Пашка, пришедший в аспирантуру нашего Института году в 85-м, по молодости был ходячим божьим наказанием. Он просто наводил несчастья. Если у меня вдруг ломалась микропипетка, которой я уже сделал перед тем несколько десятков инъекции, можно было быть уверенным, что это Пашка вошел в наш коридор, сейчас распахнется дверь, и в ней появится его встрепанная башка.

Человек широкой эрудиции и кипучей энергии, он был переполнен идеями, которые пытался реализовать со всей возможной скоростью. Как-то раз он явился к нам в кабинет электрофизиологии с каким-то новым усилителем, выполненным в манере «воздушного монтажа» - то бишь, ни к какой плате элементы Пашкиной схемы присобачены не были, а просто спаяны концами, образуя странную пространственную конструкцию. Что уж он там наваял, мы так и не поняли, потому что очень скоро стало не до того, чтобы в его идеях разбираться. Померив выходные параметры, раздосадованный результатом Пашка бросил на стол, где лежала его схема, контакт с «крокодилом» на конце… Дальше нам пришлось лезть в электрощит, в котором разлетелись здоровенные песочные предохранители на 20 ампер, и менять их…

В другой раз он решил воспользоваться баллоном с азотом, который мы собирались использовать для пневматических манипуляторов и инъекторов. Бог знает, как, но ему удалось своротить редуктор и моментально стравить 25 атмосфер, что прозвучало, как взрыв. Как еще ему редуктором голову не снесло…

Последний запоминающийся подвиг был связан с тем, что ему понадобилась цианбром-сефароза. Что-то у него опять пошло не так, и в лабораторию стал выделяться натуральный цианид. Пашка убежал из лаборатории, а потом дома решил, что отравился цианидом, и вызвал «скорую» (хотя если бы и вправду отравился, он бы не то, что «скорую» вызвать, а и до дому доехать не успел). «Скорая» так и записала – отравление цианидом в производственных условиях… Институт потом месяца два отписывался за нарушение техники безопасности.

Как только Пашка женился – все прошло…

В самом начале научной карьеры я столкнулся с интереснейшей личностью – Юлием Александровичем Лабасом. Человек отличался феноменальной эрудицией и фонтанирующей способностью строить научные гипотезы. Беда была в том, что он основывал свои гипотеза на фактах, следующий слой гипотезы – на предположениях, вытекающих из его гипотезы, потом – на синтезе ряда гипотез и так далее. У нас с Генсеичем Бузниковым возник даже такой термин – «лабасизм», если в логическом построении было более двух «если», а «порядок лабасизма» определялся дополнительным количеством допущений. Если я зарывался, ГенСеич меня «лабасизмом» попрекал.

Лабас очень любил делиться своими новыми идеями, и на определенном этапе избрал меня своим слушателем. Периодически у меня в коммунальной квартире раздавался звонок, и меня знакомили с очередной идеей. Честно сказать, я терял нить рассуждений где-то на третьем – четвертом уровне допущений и дальше был способен только мычать, подтверждая свое присутствие на линии. В среднем разговор, если его в скандальном тоне не обрывали соседи, мог продолжаться и полтора часа. Где-то на третий или четвертый раз мне пришло в голову необидное, но надежное средство окончания разговора. Сыну Женьке тогда было четыре месяца, и я вежливо, но твердо говорил: - Извините, Юлий Александрович, мне сына надо перепеленывать!

Кстати, не очень-то я и врал – пеленать я научился еще на брате, который моложе меня на 11 с половиной лет, а на сыне быстро восстановил навык…