Блог

В нашей семье сохранилось предание о том, как поженились мои прадед и прабабка. Как известно, еврейские мальчики считаются совершеннолетними с 13 лет, с девочками там было как-то еще проще – на это, вообще не смотрели. И вот по каким-то соображениям прадеда решили поженить, как только справили бармицву[1]. Невесте было на год меньше. Собственно, прадед был чуть помладше шекспировского Ромео, а прабабка была просто-таки ровесницей Джульетты.

Но все-таки, Волынь – не Верона, и когда «молодых» отвели в избу, в которой предстояло теперь жить своей семьей, они там посидели в темноте, и пошли стучаться к родителям, чтоб пустили переночевать – страшно одним…

Мой дед в Гражданской войне участия не принимал и, как недавно выяснилось, оказался прав. У деда тогда были свои дела – он в 17-м женился, а в 18-м они с молодой женой ждали первого ребенка. Когда дело подошло к родам, в Киеве в очередной раз была в разгаре заваруха – немцы, петлюровцы, красные чуть ли не все разом брали город, и дед решал свою боевую задачу. Под артиллерийско-пулеметным огнем он пробрался на Подол, уговорил знакомую акушерку, что путь безопасен, и доставил ее к себе домой. Видимо, специально по ним не целились, хотя можно было огрести и не специально…

Бабка нормально родила первую дочку, которая потом прожила больше 90 лет. Потом, уже в мирное время, у них родился сын, мой отец, ставший известным инженером-энергетиком, а потом еще и дочка-поскребыш – впоследствии писательница Юлия Шмуклер… 

В 19-м году на семью моей бабушки Цили обрушились беды. Сначала умерла ее старшая сестра Эстер, а спустя месяц налетели «зеленые» и повесили ее отца, моего прадеда. «Зеленые» были уверены, что у каждого еврея есть куча золота, а у прадеда моего, местечкового резника, действительно, не было ничего, поэтому заплатил он жизнью…

В 20-м красные овладели всей Восточной Украиной, включая и бывшую Волынскую губернию, где жило тогда большинство моих предков, и настали новые времена. Бабка Циля была передовой девушкой, она собиралась учиться, у нее был жених… Но, хоть времена и новые, а законы, по которым жило общество, остались старыми. А по одному из законов, незамужняя сестра умершей жены должна была занять ее место. Вот и стала бабка Циля матерью для трех своих племянников, самый старший из которых был всего на 11 лет моложе ее. Потом у них с дедом родилась и общая дочь – моя мама.

Никто в те революционные времена, конечно, не думал ни о каких документах о браке, а на церковные свидетельства так и просто смотрели косо. Бабка с дедом жили, пока дед не умер в 61-м, а когда средний из ее пасынков захотел съехаться с ней, поменяв свою и ее комнаты, пришлось в суде доказывать их родственные связи. Советское государство давало жилплощадь бесплатно и очень ревниво относилось к квартирным манипуляциям, особенно по съезду со стариками – предпочитали выморочные комнаты и квартиры пускать очередникам, а не давать родственникам жить чересчур шикарно.

Хотя в свидетели того, что бабка была своим племянникам матерью, пришло пол-Киева, суд этого из-за отсутствия свидетельства о браке не признал. Правда, хотя бы признал теткой и разрешил-таки родственный обмен.

Бабушка Циля отличалась стальным характером «беспартийной большевички» и, уж если чего решила, выполняла обязательно. Свою родившуюся в 23-м дочь она назвала в честь своего погибшего отца, которого звали Бенцион-Велвл. Ну, что бы просто назвать дочку Валей? Но бабуля легких путей не искала и, заменив в первом имени Бен- на Бас-[2], одарила мою маму уникальным имечком Басциона. Мама бабушке потом не раз пеняла на это.

Отца маминого звали Шая, и вот, когда, 16 лет спустя, мама пришла за своим первым паспортом, перед ней встала перспектива получить документ с развесистым именем-отчеством Басциона Шаевна, с которым жить было бы нелегко. Моя мама смолоду отличалась гипнотическими и всякими прочими паранормальными способностями, и, видимо, поэтому ей как-то удалось уговорить паспортистку заменить в имени, которое было записано в метрике, «ц» на «т». Вышло тоже довольно экзотично – Бастиона, но хотя бы полегче в произношении и как бы узнаваемо. С отчеством она провернула еще более простую операцию – уговорила загнуть у «Ш» последнюю палку, и получилось «Ис», а вместе – Бастиона Исаевна… Так она и прожила всю жизнь!

В 66-м умер 70 лет отроду мой дедушка со стороны отца. Я заканчивал 9-й класс, и в день похорон с утра у меня была контрольная по математике, я ее написал первым, сдал листочек, и наша классная меня отпустила. Я схватил такси и примчался к дому деда в Малый Козихинский, откуда уже вместе со всеми отправился на Востряковское кладбище. Там у открытой могилы случилась заминка – кто-то из стариков, друзей деда, вдруг сказал: - А теперь дети должны прочесть кадеш![3]

Я смысл этого слова узнал за пару лет до этого из книжки Александра Исбаха, но, понятное дело, не знал, как и все остальные дедовы дети и внуки, ни слова на иврите. И даже в состоянии горя, а деда я очень любил, внутренне ощетинился – кому это я должен и с какой стати читать молитву? Я неверующий!

В общем, никто из детей кадеш не прочел, и пришлось это делать тому старику, который о нем вспомнил…

В самый короткий день с самой длинной ночью 23 декабря 72-го года подошла наша с Танькой очередь на регистрацию брака.

Сокольнический ЗАГС тогда был в ремонте, и его переселили на первый этаж школы на Русаковке, так что наша церемония проходила под многочисленными взглядами то ли любопытствующих, то ли завидующих старшеклассниц. Тем более, Танька выглядела помоложе многих из них, а вела себя – так просто, как маленькая. Тетенька с красной лентой через плечо говорила какую-то казенную чушь, а я, держа за руку свою вот-вот жену, чувствовал, что она сейчас расхохочется. Меня самого от этой процедуры крутило, но я-то все-таки был уже взрослый, волевой, так что я легонько сжал Танькины пальцы – нечего ржать и слушать тетку, смотри на меня, как я на тебя… Кое-как дотянули церемонию до конца… Вечером Танька еще позанималась – наутро ей надо было зачет по гистологии сдавать…

А через день мы гуляли свадьбу в «Интуристе» на Горького. Танька из института двинула в парикмахерскую, а теща должна была привезти свадебное платье прямо в ресторан. Когда Танька туда вошла, метрдотель посмотрел на нее свысока: - Девочка, иди отсюда, здесь свадьба!

Танька, немного обидевшись, ему ответила, что, само собой, свадьба, но без нее ничего не получится… Когда она в белом платье появилась из дамской комнаты, мэтр чуть не упал, но потом был отменно предупредителен – поднес нам у входа «Русский зал» бокалы с шампанским, которые мы, выпив, грохнули об пол, и тарелку принес – чтоб разбили… Я про тарелку у Шолом-Алейхема читал, а он-то откуда знал?

Как-то раз, в конце 70-х, моя бабушка, коренная москвичка в энном поколении, шла от площади Дзержинского по проспекту Маркса. И тут к ней вдруг обратилась шедшая навстречу старушка. Какая-то странная, подумала бабушка – в салопчике и шляпке… Старушка с многочисленными извинениями и вежливостями спросила бабушку, как ей пройти к дому Генерал-губернатора.

Бабушка, ни секунды не задумываясь, ответила, что следует по Рождественке выйти на Кузнецкий Мост, затем по Камергерскиому переулку – на Тверскую, а там – рукой подать до дома Генерал-губернатора.

Старушка рассыпалась в благодарностях, чрезмерных, как показалось бабушке, за такую простую услугу, хорошо знакомую каждому москвичу – указать дорогу приезжему. Они расстались, и каждая пошла своей дорогой. И лишь у площади 50-летия Октября, бабушка вдруг остановилась и подумала: - Боже мой! Какая Рождественка, какая Тверская? Какой Камергерский переулок? И вообще, где тот Генерал-губернатор?

PS. Бабушка умерла в 80-м, немного не дожив…