Блог

На Витязе после трех опытов, где-то часов в пять вечера частенько я отправлялся поиграть в футбол. Дальневосточные коллеги, которые работали не менее напряженно, и на футбольном поле были азартны.

Как-то после такого футбольного матча на террасе сопки мы перед ужином покуривали с моим владивостокским приятелем Колей Латышевым. Коля только что на поле сурово критиковал новичка их лаборатории Х. за бездарную игру, а теперь весьма нелестно отзывался и о его достижениях в научной работе. Я было попробовал заступиться, что, дескать, Коля, что ты так переживаешь, он же безвредный…

Коля сурово на меня посмотрел и отрезал: - Бесполезный!

В редкий в экспедиции выходной большая компания на малом рыболовном боте отправилась на прогулку на остров Фуругельм, который в хорошую погоду был виден километрах в двадцати строго по оси бухты Витязь. Вообще-то идти туда было нельзя, потому что остров был заповедным, но биологи договорились с биологами…

Остров имеет печальную историю – он был спорным в конце 30-х, когда все время вспыхивали склоки из-за разграничения с японцами. Нашу погранзаставу перед самой Отечественной войной японский десант вырезал, и до 45-го оставался там. Ну, а потом было все наоборот…

Мы вывалились с бота на пляж и разбрелись по острову, на который в последние годы заглядывали только сотрудники заповедника. Полезли искупаться  и понырять в бухте с песчаным пляжем. Под водой открылось удивительное зрелище – в прозрачной воде на дне ровными рядами, чуть ли не в шахматном порядке, лежали здоровенные кукумарии…

От бухты в гору вела дорога с еще угадывающимися автомобильными колеями, дальше по дороге растущие по бокам деревья все сильнее смыкали кроны, и метров через 70 мы оказались в зеленой трубе высотой метра в три, которая и дальше продолжала сужаться. По дороге сорвали несколько огромных, сантиметров пять в диаметре, ягод дальневосточного шиповника. Ближе к вершине острова все заросло настолько, что вдвоем идти уже было тесно. Потом труба оборвалась, и мы оказались на ветру на плоском пятачке, где оставались фундаменты казармы и других построек заставы. Все заросло, и, кроме живой природы, ничего уже не было на острове, за который убивали сначала одних, а потом других…

В ту экспедицию на Витязь заехал Ефим Арсеньевич Л. – ученый, известный своими разнообразными, как глубоко научными, так и странноватыми идеями. Я его знал еще с тех пор, когда в 68-м только начинал делать курсовую в ИППИ, и меня провели по лабораториям, показывая, где какие приборы. Л. приветствовал меня словами: - А это что за дурака привели?

Я тогда сразу понял, это – большой ученый.

На этот раз профессор появился в экспедиции, где уже «цели были определены, а товарищи – за работой», ну и мне 28, а не 18... Очень быстро схватив основную идею, Л. принялся ее развивать, а меня учить, и тому, что и впрямь стоило послушать, и тому, что я и сам знал, да еще и ему мог много чего порассказать … Только возможности у меня не было: изоляция клеток зародыша – это когда ты надет глазами на окуляры бинокулярной лупы, локти прочно уперты в стол, и только пальцы с зажатой в них Г-образной стеклянной иглой, совершают точно дозированные движения, разделяя 70-ти микронные клетки. Даже когда муха, сволочь, садится на руку или на лицо и начинает там прогуливаться или умываться, приходится терпеть – одно резкое движение, и все результаты изоляции пойдут псу под хвост, изолированные клетки разлетятся и затеряются среди других зародышей… Даже дышать следует аккуратно.

Жарко, мухи ползают по рукам, мне еще минут пятнадцать резать, Ефим Арсеньич в ухо жизни учит… Невыносимо! Когда он мне в третий раз объяснил, что «ты, дурак, не понимаешь, что надо папаверин добавить…», я его послал. Говорил в сторону от чашки Петри с зародышами и, зажав руки, чтобы не тряхнуть ее, но явственно и четко открытым текстом сказал, куда ему идти, нецензурно…

Профессор вылетел вон, а я продолжил резать, внутри себя переживая, куда ж это я отправил лауреата Государственной премии… Ничего страшного, часа через два персонаж возник, как ни в чем не бывало, и стал объяснять присутствующим, что орбиты планет Солнечной системы – это круги с точностью детского рисунка, Юпитер вписывается в орбиту Меркурия, что там еще – во что-то еще и т.д. И все это доказывает бытие божье.

У меня, оказывается, сохранилось боевое настроение, и я ему в ответ брякнул, что, де, Вы, Ефим Арсеникумыч, ни во что не вписываетесь, и это доказывает небытие божье.

Зимой 83-го ГенСеич Бузников раскопал материалы о том, что в районе острова Монерон невдалеке от Сахалина водится морская звезда с яйцеклетками диаметром в 200 микрон (это очень много). Все стали лихорадочно соображать, что можно сделать с такими гигантскими клетками в полевых условиях, где наличие электроэнергии проблематично. Однако энтузиазм по части рвануть в экспедицию в новые экзотические места был огромен. Сложность, однако, состояла в том, что это была так называемая погранполоса, и въезд в нее регламентировался высшими чинами соответствующего ведомства, сиречь, в конечном счете, КГБ. Впрочем, дело для нас было не новое – выезды на Айновы острова и на мыс Романов мы уже провернули, а потому могли с небольшими поправками скопировать уже готовое письмо в Главное управление погранвойск их командующему генералу армии Матросову. Ответ обычно приходил в течение месяца или около того…

Недели две спустя мы с Никитой Григорьевым откуда-то шли в институт и остановились рядом с Домом обуви на Ленинском у газетного стенда. Почему-то мы обратили внимание на маленькое информационное сообщение на первой странице, где говорилось, что неизвестный самолет проник в воздушное пространство СССР в районе наших дальневосточных границ, был перехвачен нашими истребителями, а затем покинул его… Дочитав до этого места, мы с Никитой хором сказали: - С быстрым «снижением»!

Еще через несколько часов появились некоторые подробности трагедии с южнокорейским Боингом. (Все это вспомнилось по ассоциации, когда в 2008-м министр иностранных дел Лавров объяснял, что наши войска находятся в Поти исключительно чтобы не дать растащить оружие, которое там осталось без присмотра).

Судя по проговоркам в прессе самолет упал в нескольких десятках километров от пограничного советского острова Монерон. Много лет спустя стало известно, что именно туда на первых порах стаскивали все, что пограничным и ТОФовским водолазам удалось снять с поверхности и поднять со дна из обломков самолета и вещей пассажиров.

А уже в мае в Институт пришло письмо от генерала армии Матросова, в котором говорилось, что проведение экспедиционных работ на острове Монерон в течение 1983-го года невозможно.