Блог

Это была одна из последних дальневосточных экспедиций перед защитой кандидатской – 79-й или 80-й год. Дело уже, действительно, шло  к концу, я добирал материал, единственной помехой мог стать только тайфун. Жил я в тот год в палатке, и в октябре, когда основательно похолодало, сон был короток, но бодрил основательно.

В один из поздних вечеров, придя в палатку усталый после полного дня опытов, я вдруг почувствовал, что заснуть мне будет трудно – сильно ныл зуб. Я залез в спальник со слабой надеждой, что усталость перешибет боль, вроде бы заснул на некоторое время, но где-то часа через полтора проснулся – болело уже отчаянно, дергало.

Ощущение полной безнадежности – никаких лекарств, даже анальгина, глубокая ночь, и до Зарубино, где, в принципе, можно было надеяться найти стоматолога или хотя бы зубодера, 16 километров. До Славянки – намного дальше, но туда придется ехать, если никого не найдется поблизости. Шанс поймать попутку сейчас же – нулевой. Однако, все это – второстепенно, потому что я сойду с ума от боли еще до утра!

У меня есть метод, который иногда помогает справиться с подступающей простудой, пока она не началась: я представляю себе, как в области гортани и носа у меня усиливается кровоток, как лимфоциты направляются в пораженную инфекцией область, и даже ощущаю, как так повышается температура. От безысходности я решил попробовать этот метод, хотя и знал, что заговорить зубную боль в принципе невозможно. Тем не менее, я сконцентрировался и стал мысленно усиливать кровоток в десне, вообразил, как она нагревается…

Вот тут заболело так, что стало не просто плохо, а невыносимо! Наверное, только в сходящую с ума от боли голову могла прийти такая здравая идея, что больные зубы бывают «холодными» и «горячими». Конечно, мой оказался «горячим», реагирующим на тепло! Я немедленно сконцентрировался на новой мысли, и рвущая челюсть боль мне в этом очень помогла – я стал мысленно замораживать всю десну и этот проклятый зуб. Когда я представил себе, как десна покрывается инеем, боль ощутимо ослабела, а еще через несколько минут я заснул без задних ног, потому что зуб не болел, а я в борьбе с ним изнемог и израсходовал все нравственные силы.

Наутро я просыпался со смутным ощущением, что мне срочно надо к врачу, но сначала спросонья не мог вспомнить – почему… Постепенно, с возвращением сознания, я, однако, понял, что зуб не болит совсем, и суетиться нет никакой необходимости. До конца экспедиции, а это – еще около двух недель, зуб меня больше не беспокоил.

Это был единственный раз в жизни, когда мне удалось такое.

Экспедиция 76-го была плодотворной – у меня, наконец, пошел серийный интересный результат, но в тот год я из-за рождения сына и связанных с этим приключений выехал поздно, и времени было совсем мало. В отчаянном стремлении не упустить счастливую талию и притащить как можно больше результатов последние трое суток я простоял «у станка» без сна и отдыха. То есть – совсем. Несколько поддерживал свое бодрствование подручными средствами…

Очень плохо помню, как я собирал манатки в обратную дорогу, еще хуже – как добирался до Владивостока, а оттуда – до аэропорта. Зато до сих пор помню, что все 9 часов полета до Москвы мне снились чудовищные кошмары, которые и сейчас вспоминать неприятно. Урок, очевидно, состоял в том, что ради даже лишней пары удачных опытов не стоит так убиваться, но усвоен он не был, и студенческие попытки «надышаться перед смертью» продолжались и впоследствии, хотя и не в таких запредельных вариантах.

Не в тему серии, а по ассоциации… 

Я возвращался из экспедиции 78-го года, в которой ради эксперимента отпустил бороду. Рейс, как всегда, задержался, и в результате дома я оказался часа в три ночи, потом Танька меня кормила, и мы улеглись не раньше полчетвертого.

Рядом в кроватке спал двухлетний Женька, который как раз в мое отсутствие ясно и четко заговорил – перед моим отъездом он еще ограничивался отдельными словами и выражениями – «папа», «мама», «твою мать!». Последнее он сказал, потирая попу, копируя лексику моего тестя, после того, как его, наконец, ссадили с рамы велосипеда моего братца, на которой он просидел перед тем с полчаса.

Наверное, укладываясь, мы нашумели, и в кроватке поднялась голова, которая громко и четко произнесла: - Ты кто?!

- Женечка, я же твой папа!

Молчание, видимо, критическая обработка информации, потом голова произнесла: - Ты не папа! – и упала обратно на подушку

Я даже оторопел от огорчения…

Много лет спустя, Женька, который тоже хорошо запомнил этот момент, объяснил, что в темной комнате, против слабого света, шедшего из окна, он, действительно, просто не узнал мою физиономию, изуродованную бородой…

В 2004-м я возвратился из Неаполя, прилично сэкономив карманные деньги, которые мне заплатила Зоологическая Станция. Что с ними делать, в принципе было ясно – у Таньки очень вскоре после моего возвращения наступал серьезный юбилей, и надо было сделать впечатляющий подарок.

Вообще-то, я планировал купить на кухню новую электроплиту взамен казенной, которую мы получили, еще когда въехали в квартиру. На ней уже не раз меняли конфорки, которые пучило от нагрева до полукруглого состояния. Правда, было ощущение некоторой бестактности такого подарка…

За советом я обратился к собственной дочке, которая уже для этого вполне годилась. К моему удивлению, она не высказала никакого протеста против моей идеи, но творчески ее дополнила, и с рынка мы вернулись, оплатив, кроме плиты, еще и посудомоечную машину.

Подарки были приняты благосклонно, но оказалось, что установка всего этого благолепия требует ремонта всей кухни, а, раз так, то и замены всей обветшавшей мебели на ней. Заказали проект, оплатили и стали ждать, когда привезут и соберут супермодерновую конструкцию.

В назначенный день я ждал дома, когда придет грузовик с деталями. Действительно, около пяти вечера в домофон позвонили, и ребята шустро перетаскали в нашу квартиру на 12-м этаже разную мелочь. Оставалось притащить столешницу, под которую предстояло смонтировать все приобретенное добро. Столешница должна была занять одну из стен кухни полностью, а потому имела длину два с половиной метра, а сделана была из ДСП толщиной в пять сантиметров и весила килограммов пятьдесят…

Беда была в том, что столешница не лезла в лифт – грузового у нас нет, так что ни рояль поднять, ни домовину опустить. А грузчики на вопрос, сколько стоит поднять столешницу, сказали, что, вообще-то по 100 рублей за этаж, но им – в лом… Хотя мы и полностью оплатили доставку.

Делать было нечего, и я залез под прислоненную к стене столешницу и стал ее потихоньку опрокидывать себе на спину. Грузилы участливо на это посмотрели и поинтересовались, «а не раздавит ли тебя, мужик, этой штукой?»

Трудность состояла не столько в весе столешницы, хотя он и немного не дотягивал до моего собственного, сколько в том, чтобы не оббить углы! Длину столешницы делали практически без запаса, следовательно, покорежив ее, я мог загубить дизайн в самом начале. Дом проектировали люди, которые, видимо, никогда и ничего тяжелее мусорного ведра из дома не выносили, и более громоздкого, чем батон за 13, не вносили, поэтому особого простора лестничные проемы у нас не предоставляют… Сил хватало на то, чтобы за один присест рвануть на два-три лестничных марша и, соответственно, два или три раза выполнить столешницей маневр уклонения от соседских дверей. Перерывы на отдых сначала занимали по паре минут, потом минут по пять, но в итоге минут за сорок я эту фиговину на 12-й этаж затащил, почти не изуродовав.

Особенно обидно было потом видеть, как в столешнице выпиливают здоровенные дырки, чтобы вставить в них раковину и плиту – кой черт я надрывался под этими лишними килограммами!

Мой братец Сашка, на 11 лет моложе меня, в детстве обладал очаровательной мордахой, девчонскими кудрями и хулиганскими наклонностями.

Когда ему было года три, он, играя, очень сильно ушиб голеностоп – нога здорово распухла, и мама потащила его в поликлинику. Врачиха долго осматривала ногу, так и сяк ее вертела и мяла, а потом и говорит: - Удивительно! Ему же должно быть больно, вот я здесь нажимаю – это точно должно быть очень больно! А он – даже не заплачет!

На это Сашка твердым голосом ответил неразумной: - Я же телплю!