Блог

Метеоаргумент

В 67-м осень была необыкновенно теплой – с самого лета держалось тепло, и все ходили легко одетыми. Год был юбилейным – исполнялось 50 лет Советской власти, и в начале ноября пошли шуточки, что безбожный ЦК КПСС договорился с небесной канцелярией. Действительно, 7-го ноября парад провели в летней форме одежды, а я гулял на улице в легкой курточке. А вот 8-го, как по приказу, «тепло отключили», и враз за невероятно теплым бабьим летом началась поздняя осень с ледяным дождем и ветром.

Помнится, это был сильный аргумент атеистов в дискуссиях с верующими…

Зима с 78-го на 79-й выдалась тяжелой. После нескольких Новых Годов, которые Москва встречала под дождем, в самом конце декабря ударили по-настоящему суровые морозы – температуры упали за -35, в один из вечеров сообщили – минус 37. Когда Танька послала меня в 40-й Гастроном, что в Фуркасовском, и надо было пройти по Лубянке меньше километра, я чуть не окочурился – от мороза перехватывало дыхание, а спрятаться в подъезде, чтобы передохнуть, было почти негде – на этом участке улицы почти сплошь гэбэшные дома, и туда не очень-то зайдешь… У идущей навстречу женщины прямо у меня на глазах стали белеть скулы и нос, я знал, что так выглядит отморожение, остановил ее и сказал, чтобы она растерла физиономию, если не хочет с ней расстаться.

Круче всех пришлось семье Танькиного дяди, только что переехавшей в Орехово-Борисово. Вечером 31-го во всем их квартале разом вырубились и отопление, и электроснабжение, при этом у них и плиты в доме были электрические... За два часа до Нового Года они пешком спустились со своего 12-го этажа, пошли с утятницей в соседний квартал, где окна светились, и попросили в первой же попавшейся квартире разогреть свое новогоднее блюдо. Пока несли жаровню домой, утка замерзла обратно. Свет и тепло им дали только 3-го.

Приехавший в начале января из Праги в командировку мой друг Пепик рассказал об ужасах этой зимы в Чехии: морозы дошли аж до 20 градусов, на электростанциях и в железнодорожных составах замерз уголь, его было невозможно выгрузить, закрылись школы, телевидение работало только два часа в сутки…

В 95-м я впервые в жизни попал на международный научный конгресс – это был съезд европейских биологов развития в Тулузе. Радость от дебюта несколько смазывалась осознанием, что в таком возрасте нормальные люди не дебютируют, но… Мы с пользой и удовольствием провели время на конгрессе, а потом пришла пора возвращаться. Проявив несвойственную, например, лично мне, хитрость, мы заказали обратные билеты не из Марселя, в который прилетели, а из Парижа, на который у нас остался почти целый день.

На вокзал Тулузы мы приехали уже под дождем, но дальше разыгралось что-то совсем уж гомерическое по нашим меркам: началась гроза, какой я не видел никогда и негде, даже на Дальнем Востоке. Там на Витязе было особое местечко у основания полуострова Гамова – в грозу в него молнии били раз за разом. Как-то раз Бузников пристроил фотоаппарат на брошенную катушку от кабеля, открыл затвор, и у него в кадре получился букет из пяти или шести разрядов.

А здесь молнии, протягивающиеся через все небо, не гасли по минуте, было полное впечатление, что на небе горит огромная люминесцентная лампа. Все это сопровождалось оглушительным несмолкающим громом, ливнем и штормовым ветром. Из-за этой природной катавасии отправление поезда задержали на целых два часа, и в Париж мы тоже прибыли с опозданием, что сократило и так краткое время на осмотр города.

В свою первую поездку во Францию в 95-м в Париже я оказался на день Бастилии, когда весь город праздновал, взрывал петарды, салютовал, а в параде участвовало все, что шевелится – от спецназа до машин «Скорой помощи». На Эйфелевой башне был растянут огромный французский триколор, и на нее не пускали, поскольку вечером там должен был состояться праздничный концерт.

Когда я оказался в Париже во второй раз в 2001-м, упустить случай было уже никак невозможно, и после заседания конференции в Жиф-сюр-Иветт, я погрузился в их то ли метро, то ли электричку и рванул в город. Немного побродив по музеям, я, в конце концов, оказался у подножья знаменитого сооружения. Расставшись с немаленькой суммой за билет, я погрузился в кабинку, которая отвезла меня на первую площадку башни. Если учесть, что изнутри башня пустая, и куда ни посмотри – под тобой пустота, полное ощущение, что просто висишь в воздухе. К тому же, в этот раз я попал в Париж не в июле, а в декабре, и наверху свистал преизрядный холоднющий ветер. Особенно он почувствовался, когда я встал в очередь к лифту на самую верхнюю площадку башни. Очередь многажды извивается по площадке, и пока стоишь в центре – еще терпимо, а когда выходишь к краю – просто пробивает насквозь. Ладно бы, если бы очередь все время двигалась, но она застревала каждый раз именно тогда, когда я оказывался у перил. В тот момент, когда я в очередной раз оказался в середине площадки, а стоявшие впереди сдвинулись на несколько метров, так что мне снова надо было выходить под дождь и ветер, я решил – какого черта! Все равно на скорости движения очереди это никак не скажется, а мне тут куда приятнее, и никуда не пошел. Очередь сзади загомонила, но я сложил по-наполеоновски руки на груди и всем своим видом показал, что не сдвинусь с места. Забавно, что бубнеж прекратился почти сразу, и сзади я даже услышал пару одобрительных реплик. Более того, когда я обернулся, то увидел, что очередь распределилась совершенно по моему образу и подобию – разорвалась на фрагменты в центре, оставив пустыми выходы к перилам. Пока достоял до своей очереди на лифт, я даже успел немножко согреться.

На верхней площадке, где ты оказываешься в закрытой комнате с наглухо задраенными окнами, ощущение высоты даже слабее, чем на первой площадке, хотя кругозор оттуда совершенно сумасшедший…

К Лувру мы с коллегой добрели от Нотр-Дам–де-Пари еще в первой половине дня и встали в бесконечную очередь к пирамиде во дворе, через которую посетители проникают в эту мировую сокровищницу искусств. Оставив некурящего коллегу стеречь очередь, я отошел в сторонку и достал последнюю запасенную на поездку пачку «Явы». Не успел я засмолить, как меня уже окликнули: - Из России?

Тогда, в 95-м, соотечественники еще не стали в Европе массовым и повсеместным явлением, от которого иногда хочется уберечься, и мы с удовольствием поболтали с парнем, который работал в западной Германии и привез в музей свое семейство. Вот он-то мне и сказал, что с двух часов дня билеты в Лувр намного дешевле. Честно говоря, никаких лишних денег у нас не было и изначально, а в последний день пребывания – тем более. Так что мы с благодарностью приняли эту информацию и рванули по окрестностям – Кэ-дез-Орфевр, Консьержери и даже Инвалиды. К двум мы, как штыки, уже стояли в огромной толпе таких же, как сами, халявщиков, и били копытом перед входом. Потом народ запустили внутрь, и мы стали наматывать на ус бесчисленные сокровища культуры, которые хранятся в этом королевском дворце. Мона Лиза, и вправду прекрасна и загадочна, но корявый железный ящик с бликующим пуленепробиваемым стеклом сильно отвлекает от созерцания.

Однако очень быстро стало понятно, отчего билеты после обеда так дешевы – хитроумная администрация Лувра просто выключила кондиционирование, и 14 июля выдержать там больше двух часов не было никакой физической возможности. Меня, к тому же, сильно разочаровала Венера Милосская – безрукая тетка с сомнительной фигурой и недобрым лицом… Ника Самофракийская не в пример лучше – поизящней, с крыльями и без головы…

В Израиле я оказался в феврале 2002 года по поводу, о котором не больно-то хочется вспоминать. Но, дело прошлое, и к тому же к моменту, о котором вспомнилось, ситуация несколько разрядилась, и я вновь оказался способен замечать происходящее во внешней среде.

Прибыв в Тель-Авив из февральской Москвы, я, конечно, стал стаскивать с себя все напяленное, но уже к ночи оказалось, что тропики – тропиками, а спать в неотапливаемом доме просто холодно. Это и неудивительно – температуры днем держались около 15, а ночью – заметно холоднее, по мнению местных зима выдалась суровой.

Недели две спустя, когда я утром отправлялся по своим невеселым делам, мне показалось, что в куртке, пожалуй, жарковато и, что удивило еще сильнее, тоже самое показалось поздним вечером, когда возвращался на ночлег.

А наутро меня предупредили, что надвигается какое-то местное бедствие под названием «хамсин», что будет очень жарко, будет болеть голова, а потому надо обязательно носить с собой бутылочку воды – помогает. Ранним утром, когда я шел к автобусу, было ощущение, что я просто оказался в жарком московском лете. За сорок минут мы докатили до тель-авивского автовокзала, который опутан огромным количеством эстакад, а потому прикрыт тенью. Там рядом с вокзалом еще было просто жарко, а вот когда я вышел из-под последней эстакады,  окатило не жарой, а зноем. Я почувствовал себя в духовке, но мне нужно было по открытому месту протопать через мост над трансизраильской магистралью, а потом по улицам километра полтора. Вдыхать было нечего – только жар, нельзя сказать, что покрываешься потом – все испаряется мгновенно, на другом конце моста я понял, как можно околеть от жары. Ценное знание. Никакая бутылочка воды там не спасала – только если катить за собой небольшую цистерну…

Я все-таки добрел до цели и спрятался в тени фикуса высотой метров в 12, там было чуть легче дышать. Потом оказалось, что за сутки температура с 15 поднялась до 36 градусов. В здании, куда я стремился, носилась обслуга – срочно расконсервировали кондиционеры, отключенные на зиму.