Блог

А нам все равно

Это было в конце 70-х. В нашем Институте случилась авария – вышло из строя отопление, была зима, и температура в лабораториях стала стремительно падать. Научные сотрудники бурчали, укрывали теплолюбивых животных, сами кутались в телогрейки, в которых обычно работали в холодных комнатах, грелись электроплитками и вежливо интересовались у администрации, когда кончится эта казнь египетская…

Зав механической мастерской Стас Неверовский попросту, ни с кем не советуясь, отпустил своих работяг по домам, а когда отставной полковник - замдиректора по АХО покатил на него бочку и стал угрожать записать всем прогул, Стас совершенно спокойно процитировал ему КЗОТ, в котором говорилось, что работы в закрытых помещениях при температуре ниже 14 градусов запрещены, и ушел с работы сам.

Для себя – с любовью

Эту историю рассказал мне давно вертолетчик дядя Сёма, и я не все технические детали запомнил…

На заводе – поставщике милевской фирмы, был технологический процесс, который требовал постоянной подачи спирта. Спирт хранился в огромной, на несколько десятков кубометров, цистерне, которую заполняли через достаточно большие промежутки времени. Само собой, люк цистерны задраивали болтами и пломбировали.

Однажды на заводе провели капремонт, в том числе заменили фундаменты под оборудованием. Когда производство в цехе возобновили, поначалу все пошло, как обычно. Однако через несколько месяцев выяснилось, что спирт в емкости закончился несколько раньше, чем рассчитывали. Этому не придали значения и просто закачали новую порцию. На этот раз спирт закончился уже отчетливо раньше срока, и ремонтников послали искать течь, но те никаких дефектов не обнаружили.

Следующая заправка цистерны ушла уже вызывающе быстро, и было принято решение ее тщательно обревизовать. И вот тут выяснилось, что кроме технологического трубопровода из дальней части цистерны есть еще небольшое отверстие, ведущее в водопроводную трубу… Производство военное, начальство велело по трубе пройти. Оказалось, что, выйдя из-под цистерны, труба оказывалась в аккуратно сложенном кирпичном желобе с гидроизоляцией, который уходил под стену цеха, протягивался метров на 70 и нырял под стену соседнего цеха. Выныривала труба в мужском туалете в виде одного из водопроводных кранов. 

И за несколько месяцев никто не протрепался, и даже пьянство на рабочих местах не выросло!

Акция гражданского неповиновения

Папу в 70-е периодически загребали в районную избирательную комиссию. Это просто означало, что в выходной его не будет дома, и он приедет с последним поездом метро. Однако в тот раз папа позвонил домой и предупредил, чтобы его не ждали – у них проблемы… Мы терялись в догадках, какие-такие проблемы могут случиться на наших советских выборах. Приехал он на такси только под утро.

Утром все разбежались по своим делам, и только вечером папа рассказал, что у них произошло. Оказывается, у них в районе (Пролетарском) был дом, уже с десяток лет предназначенный на снос, районное начальство и относилось к нему соответственно – не ремонтировало, но и не спешило с отселением. Народ в доме страдал, потому что постепенно сгнила и канализация, и электропроводка. И вот в эти выборы количество унижений и неудобств, наконец, перешли в качество, и народ сговорился на выборы не ходить. Казалось бы, кого это могло взволновать и на что повлиять?  Однако, заметив, что из дома номер N никого нет, уже часов в 10 утра из участковой избирательной комиссии послали туда гонцов, которые тогда назывались агитаторами. Агитаторов в доме послали и объяснили, что с разной шелупонью общаться не будут, а требуют предрайисполкома или первого секретаря райкома партии. Председатель участковой комиссии предложил себя, но и ему было отказано.

Между тем, дело перевалило через полдень, а из дома так никто на участке и не появился. Тут уже запахло жареным, потому что за явку, ниже 98%, по головке не гладили, а пускаться на фальсификацию председатель УИКа не решался – не его это был уровень компетенции… Пришлось докладывать наверх. Сначала районное начальство взбеленилось, велело послать милицию, но тем придраться было не к чему – дом жил мирной жизнью, никто порядок не нарушал – забивали во дворе козла, смотрели по своим квартирам телевизоры...

В конце концов, горе пришлось собраться и отправиться к Магомету – предрайисполкома приехал в дом увещевать жильцов. Приняли его холодно и поставили условие: явка на участок после получения ордеров на квартиры. Предрика божился, что все будет – ремонт, квартиры, но его послали… Постепенно у дома скопилось все районное начальство – от партийного до гэбэшного, уговаривали, обещали и таки добились, что под самое окончание голосования несколько человек из дома проголосовали. Но все-таки всех уломать не удалось!

Отец, как и все остальные члены районной избирательной комиссии проторчали в райисполкоме до глубокой ночи не столько подсчитывая результаты (что там подсчитывать!), сколько выслушивая неудовольствия большого начальства, которое слетелось в район отовсюду.

Я потом специально поинтересовался у отца, не знает ли он, как эта история продолжилась, но удалось выяснить только, что через год после описываемого события дом и его жильцы оставались на месте… 

Отголоски советского подхода к выборам мы застали уже в постсоветские времена – частенько к нам в участковую избирательную комиссию несли заявления на ремонт, засоры и протечки… Мы даже передавали их в управу, но, по-моему, с тем же результатом…

Сила доброты

Этот анекдот я слышал из уст Юрия Николаевича Семенова, сына академика Семенова и отца моего биофаковского приятеля Лешки.

Тенор Иван Семенович Козловский был одной из непременных принадлежностей советских праздников, а конкретнее – праздничных концертов. Еще до того, как их стали показывать по телевидению, золотым голосом в комплекте с Большим балетом и Тарапунькой со Штепселем наслаждались гости больших кремлевских банкетов. На один из них, уже после войны, Иван Семенович явился совершенно сиплым после страшнейшей простуды, тихо надеясь, что удастся отбрехаться от пения и просто попользоваться высочайшим гостеприимством, тем более что прогуливать было не принято.

После обязательных торжественных тостов, когда присутствующие возжелали высокого, Козловского стали стимулировать, чтобы отработал кремлевские харчи: - Иван Семенович, просим, просим!

Тенор, шипя и хрипя, попытался объяснить, что простужен, что не в голосе, но гости ни за что не хотели лишаться обязательного аттракциона и продолжали настаивать. Приставания прерывались очередными номерами, но не прекращались и становились все громче, пока ропот не достиг Высочайших ушей, и Вождь поинтересовался его причиной. Ему объяснили, что все очень просят любимого народом тенора порадовать их своим замечательным искусством, но он почему-то отговаривается. Самый большой друг советских теноров чуть повысил голос и тоже сказал: - Просим, просим, Иван Семенович!

Козловский опять зашептал что-то про простуду, про голос… Вождь опечалился и веско, по-доброму, произнес, глядя на Народного артиста СССР: - Харашо! Давайте нэ будэм насиловать волю художника!

Вот тут Козловский вскочил со своего места и откуда-то вернувшимся тенором заголосил свое «сердце красавицы…»

Второй компонент

Нобелевский лауреат академик Николай Николаевич Семенов был директором огромного Института Химфизики АН СССР, из которого потом настригли то ли три, то ли четыре. В последние годы жизни академик много болел и  приезжал в свой институт редко, к этим визитам народ накапливал дела, с которыми наверх мог обратиться только Сам.