Блог

Кодируем помаленьку (с) Эдельвейс Машкин

Жизнь советского человека была полна шифров и кодов – названия организаций принято было сокращать. Моя матушка, например, последовательно работала в ГАМЦ ВВС (Главный аэрометеорологический центр Военно-Воздушных Сил), а затем в НИИАК (Научно-исследовательский институт аэроклиматологии), который затем переименовали в МОПИГР (до сих пор не знаю расшифровки), а потом и вовсе в МО ВНИГМИ МЦД (Московское отделение Всесоюзного Научно-исследовательского гидрометеорологического института – Международный центр данных). Чтобы это выговорить, надо было набрать в легкие очень много воздуха… Все-таки, в этой аббревиатуре были гласные, а вот в ЦВСК ВМФ – нет ни одной (это всего лишь Центральный водно-спортивный клуб Военно-Морского Флота).

Из-за привычки к аббревиатурам на стадии заказа вывесок встал вопрос о переименовании Научно-Исследовательского Института Химических Удобрений и Ядохимикатов (его срочно переделали в «… инсектофунгицидов и ядохимикатов) и Всесоюзного Научно-Исследовательского Института Охраны Природы И Заповедного Дела – для приличия ВНИИ «Природа».

По инерции советские люди расшифровывали и то, что вроде бы и не нужно было. Оказывается, глубокий смысл названия водки «Экстра» состоял в том, что: – Эх, как стало тяжело российскому алкоголику. МВТУ, о суровости требований в котором ходили легенды – «Мы вас тут угробим!», а вот лаборатория моего отца называлась «Лабораторией режимов котлоагрегатов» - ЛРК, но игривые сотрудники расшифровывали это – «Лежа работать комфортнее»…

А Тюменский поход агитбригады Биофака на вблизи Тобольска прошел через железнодорожную организацию с таким названием, что, узнав его, все походники бросились на почту, чтобы дать телеграмму с адресом их подвижного почтового отделения: прославленный в боях Великой Отечественной Головной Ремонтно-Восстановительный поезд № 38 сокращенно и в телеграммах именовался ГОРЕМ-38…

Опыт наружного наблюдения

Летом 71-го я стал ухаживать за свой будущей женой. У меня были последние университетские каникулы, а Танька готовилась к вступительным экзаменам и бегала по урокам. Я по мере возможности ее сопровождал. Преподаватель по физике жил на Петровке, я отконвоировал Таньку до подъезда, а сам остался ее ждать на улице. Прямо напротив располагалось знаменитое здание Московского Управления МВД. От нечего делать я стал пялиться на входящих и выходящих в проходную этого заведения персонажей в форме и в штатском.

За полтора часа наблюдения ни одного лица, хотя бы отдаленно похожего на ПалПалыча, Томина или Кибрит я так и не увидел…

Живой труп

У меня было обыкновение заходить в Дом книги на Новом Арбате – иногда удавалось там урвать какую-нибудь приличную книжку или коллекционные значки. Однажды летом я посетил это заведение в очередной раз и, ничего особенного не добыв, потопал к метро «Арбатская». И вдруг я обратил внимание, что по Новому Арбату, и в те времена прилично забитому машинами, никто никуда не едет. А потом в поле зрения появился буквально крадущийся по обочине, в метре от тротуара «членовоз» - длинный и черный. Обычно они носились по Москве на огромной скорости с эскортом и всякими свето-шумовыми эффектами, а этот катился тихонечко, и даже машины сопровождения перед ним не было.

Я шел по самому краю тротуара и, когда машина проползала мимо меня, вдруг на заднем сидении совершенно четко разглядел пассажира – за затемненным зеленоватым стеклом мимо меня двигался член Политбюро ЦК КПСС, секретарь по идеологии знаменитый «серый кардинал» Михаил Андреич Суслов. Неподвижным высохшим лицом мумии, отдающим зеленью от тонировки стекла, он произвел на меня впечатление совершенного покойника, каковым формально стал только несколько лет спустя.

Говорят, Суслов ужасно не любил и боялся скорости, вот он так, не более 30 км/час, и катался по Москве, пугая прохожих…

В одном поезде в разные стороны

В эпоху книжного голода в СССР правительство решило, этого барана можно постричь дважды – талоны на приобретение остродефицитных, хотя по большинству своему – ничего особенного собой не представляющих книжек, стали выдавать в обмен на сколько-то килограммов сданной гражданами макулатуры. Все это очень быстро превратилось во всеобщее помешательство – иметь на полке «Женщину в белом» (по-моему, первую книжку, которую продавали таким образом) стало «делом чести, подвига и геройства» советского человека. Как-то раз около приемного пункта макулатуры мной был обнаружен гражданин, который из 17-томного собрания сочинений Чехова выдирал шмуц-титульные листы – целые книги в макулатуру не брали. Я, обожающий Чехова (кроме драматургии), предложил мужику продать книжки – он бы заработал намного больше, чем номинал талонов, но он, тупо выдирая очередной шмуц-титул, пробурчал: - Талонами заплатишь? Нет? Ну, и иди ты…

А в это же время на Кузнецком мосту во дворах по соседству с магазином подписных изданий мигрировали табунчики тетенек со школьными тетрадками за две копейки, разлинованными на таблицы: подписное издание, дни перекличек, когда очередник должен отметиться… Переклички с 8 утра, но приезжать надо к 7. При этом – никаких гарантий на получение желаемой подписки – очереди самочинные… Я и плюнул…

Преодолеть искушение – поддаться ему

На Подольском котлостроительном заводе имени Орджоникидзе, где мой папа в те времена работал заместителем главного конструктора по наладке, случилось ЧП. Директор завода Биман (подпольная заводская кличка – Двухман) во главе подчиненных обходил владенья свои. За ним поспешала его секретарша, женщина монументальных форм, особенно в кормовой части, а далее следовали толпой замы, помы и те, кто отвечал за конкретные участки работы.

Благолепное и деловое течение процессии было внезапно нарушено на переходе от одного производственного участка к другому тем, что один из инженеров, следующих в толпе, с прямой ноги дал пинка идущей впереди секретарше директора в наиболее монументальную часть... Сделав это, он остановился с недоуменным выражением лица, глядя на собственную преступную ногу.

Визг и слезы потерпевшей, а также возмущение окружающих очень долго не могли вывести инженера из ступора. Потом, уже после того, как он сорок раз бегал к секретарше извиняться, после того, как его, хорошего семьянина, политически грамотного и морально устойчивого, прополоскали на партбюро и вломили выговор, он своим товарищам поведал: - Идем, идем, а у меня перед носом все время эта задница колышется! Чувствую – сейчас я по ней врежу, терплю, терплю… а потом, ну, просто не смог удержаться!