Блог

Папа рассказывал, что у него в детстве в Днепропетровске был удивительный пес – Мурзик. Он умел смеяться – чихал и мотал башкой, когда ему что-то нравилось, был необыкновенно понятливым и хорошим товарищем в играх. Имелся у него, однако, и недостаток – пес совершенно терял рассудок при виде мундиров. Сколько дедушка потратил денег на ремонт порванных Мурзиком штанов милиционеров и почтальонов (они тогда тоже ходили в форме) – не сосчитать! Что-то у Мурзика было к власти глубоко личное…

Исключение пес делал только для бойцов и командиров Красной Армии – их он не трогал…

В Днепропетровске среди городских собак и кошек разразилась эпидемия бешенства. Ситуация складывалась действительно опасная, и по городу пошли команды, отстреливающие все четвероногое – с симптомами или без…

Папа, очень переживал из-за своего Мурзика, тем более, что у того стали проявляться явно болезненные признаки, и он перестал пить воду, что, как известно, является верным симптомом бешенства. А когда на улицах стали стрелять, Мурзик исчез…

Папа, тогда десятилетний пацан, очень переживал – боялся, что пес угодил под пулю или умер от бешенства, но однажды, проснувшись раньше обычного, увидел, как неизвестно откуда вылезший Мурзик крадется на огород и там жрет какую-то травку, а потом куда-то растворяется…

Отца эта ситуация обрадовала и заинтересовала, так что и на следующее утро он снова встал пораньше. Картина повторилась: пес возник из воздуха, пожевал какую-то травку, потом другую и опять пропал. Так продолжалось и дальше…

Через пару недель, когда эпидемия и пальба прекратились, Мурзик явился домой облезшим и исхудавшим, но живым и относительно здоровым. Он единственный остался в живых на несколько улиц окрест.

Я в детстве воспринимал папин рассказ с восторгом, потом, начав заниматься биологией – скептически. Слишком страшная болезнь, а тут пес какую-то траву жрет и вылечивается! А потом, уже изучая военную эпидемиологию, из принципа нашел данные по рабиесу и вдруг обнаружил поразившую меня фразу: - «Без применения антирабической сыворотки у человека летальность – 100%... У собак известны случаи самоизлечения».

Это был тот самый случай!

В сентябре 41-го всех студентов МЭИ, в том числе и моего отца, отправили на противотанковые рвы под Вязьму. Нарыли они этих рвов немерянное количество, но однажды к ним примчался командир и сказал, что немцы прорвались, и всем надо срочно сматываться. В 60 километрах от их расположения станция, с которой через 12 часов уйдет их эшелон, и то – если повезет, и немцы не успеют перерезать железнодорожную ветку на Москву. Транспорта у командира для студентов не имелось…

Ребята чесанули во все лопатки и успели. Потом они развивали советскую энергетику и рожали нас…

После Юхновского порыва и паники 16-го октября МЭИ повезли в эвакуацию. Времени на сборы не было, и уже на третий день все начали голодать. Почти ни у кого, включая моего отца, менять на еду было нечего, а то, что было, никого не интересовало… Ехать было далеко – пунктом назначения был североказахстанский город Ридер.

Однако в эшелоне нашлись доки, которым откуда-то было известно, что надо везти с собой. Как только эшелон оказался в пределах Казахстана, у этих ребят появились и хлеб, и сахар, и сало. У них было с собой по чемодану плиточного чая, который в России никому не интересен, а в этих местах, оказывается, за него можно было получить все, что угодно.

Некоторые их этих бизнесменов делились с товарищами, поэтому все доехали до места назначения живыми.

В 41-м арестовали деда. Об этом в рассказе «Чудо» написала в своей книге моя тетка Юлия Шмуклер, не стану повторяться за ней, скажу только, что, ясное дело, дед был вообще ни в чем не виноват – как бы ему иначе дали всего пятерку. По тем временам это был и не приговор вовсе, а так… по нынешней шкале – что-то вроде общественного порицания… Тем не менее, обращались с дедом, как со всеми, и в 43-м он стал помирать от дистрофии и пеллагры. Лишним доказательством дедовой невиновности было то, что его «сактировали» - признали неспособным по состоянию здоровья продолжать нести наказание.

Сактировать-то сактировали, но не освободили. Дело в том, что в пенитенциарной системе была еще одна система, гарантирующая от того, чтобы кто-нибудь слишком легко на волю не вырвался. Чтобы оформить освобождение актированного, его надо было доставить с лагпункта в лагерное управление, а чтобы не тратиться зря, доставлять актированных в управление полагалось вагонами, а чтобы, прицепить к рабочему поезду вагон с актированными, надо было набрать полный вагон, иначе получалось неэкономично… Беда была только в том, что НИКОГДА актированные не доживали до того, чтобы их набрался полный вагон… Их и актировали-то потому, что они уже доходили…

Мой отец только что закончил МЭИ, получил назначение и должен был уезжать в Москву к Рамзину, и тут его застала телеграмма от его мамы, что деда сактировали и он в тяжелом состоянии. В район, где находился дедов лагерь нужно было получать пропуск, и тут отцу помогла тогдашний ректор МЭИ Голубцова, жена Маленкова, между прочим, она написала соответствующее ходатайство в органы. С пропуском отец добрался на Урал (куда-то в район Нижнего Тагила), проколачивался день вокруг лагпункта и выяснил ситуацию, про которую ему сказали, что она безнадежна…

И вдруг… Как всегда – это «вдруг»… Кто-то из вертухаев по-человекообразней сжалился над парнем, который ничего не мог сделать для спасения собственного отца, находящегося от него всего в паре сотен метров, и сказал, что завтра в лагпункт прибывает начальник управления лагерей генерал Какой-то (папа называл его фамилию, но я ее позабыл). Вертухай объяснил, что только этот генерал своей властью может разрешить доставку актированного в лагуправление без спецвагона. Задача отца состояла в том, чтобы приблизиться к генералу, объяснить ему ситуацию и попросить смилостивиться. Без всяких гарантий успеха, естественно…

Целый день отец промаялся по лагпункту – генерал приехал, его встречало все, что было в погонах, а также многое – без, потом его водили по объектам, потом – кормили и развлекали, потом генерал намылился восвояси… Он стоял, покуривал с холуями у своего салон-вагона, и здесь образовалась пауза и какой-то просвет вокруг важной персоны… В него отец и рванулся: - Товарищ генерал! У меня сутки – направляюсь по назначению, прошу разрешить под мою ответственность доставить моего актированного отца в управление для освобождения!

И сунул, полученное в лагпункте постановление об актировании и ходатайство о пропуске, подписанное Голубцовой.

Отец говорил мне, что никогда в жизни больше не испытывал такого напряжения, как тогда, когда генерал НКВД взял у него бумаги и смотрел не на них, а на него – худого (он тогда весил 48 килограмм при росте в 172), в дранном ватнике под ремень.

Черт его знает, генерала, что он думал, но после длительного молчания с недовольным выражением лица он что-то пробурчал, кто-то из холуев подал «вечное перо», как тогда называли авторучки, и на постановление легла резолюция: - Разрешить…

Это какое же стечение крайне маловероятных обстоятельств случилось: что генерал оказался на лагпункте именно тогда, когда отец там мыкался, что отцу удалось прорваться к такой высокой персоне, что генерал его сразу не послал и не велел захомутать, что выслушал и что решил так, а не иначе!

Потом отец тащил доходящего деда в Казань – к семье, потом бабка его выхаживала, и дед, крепкий от природы мужик, выкарабкался и дожил до внучек, а потом и до нас с братом – внуков, сыновей его сына, о которых мечтал как о продолжателях рода…