Блог

Эх, прокачу!

Первые на моей памяти такси – «Победы» с широкой полосой из шашек во весь бок от носа до кормы. Много позже, когда «Победы» в таксопарках стали заменять на 21-е «Волги», «шашечная полоска» сократилась до размера передней двери, и на ней появилась буква «Т». Еще позже, когда появились номера с трехбуквенными обозначениями, я узнал о системе, с помощью которой можно было иногда поддавить на психику самых наглых таксистов – номера с буквами ММТ означали таксопарки с 1-го по 10-й, ММЛ – с 11-го по 20-й, а МММ – парки третьего десятка. Номер парка можно было определить по первой цифре номера, а вторая обозначала номер колонны, и, если так и сказать: - Ну, 3-й парк, 5-я колонна, 89-я машина (две последних цифры),  жди повышенной квартальной премии! – то кое-кто прекращал наглые бесчинства, отказываясь ехать по нужному адресу за два часа до конца смены…

До денежной реформы 61-го включение счетчика и каждый километр стоили по 1 рублю (после реформы – 10 копеек), и только где-то в 70-е «в целях улучшения качества обслуживания населения» цены разом подняли вдвое. После этого больше, чем на год спрос на такси резко упал, и они унылыми очередями стояли на стоянках и были готовы по счетчику ехать хоть в Бирюлево-Товарное, хоть в Бескудниково-Дегунино. А потом все попривыкли, когда припирало, стали брать такси, и снова начались проблемы – как его поймать и уговорить шефа отвезти в нужном тебе, а не ему направлении.

Пролетарский пережиток

На такси я в детстве катался редко – это считалось роскошью, которая нашей семье далеко не всегда была по карману. Помню, как году в 57-м мы возвращались в Киев из Пуща-Водицы, где были в доме отдыха. Трамвай ходил раз или два в час, ждали-ждали, надоело, и папа голоснул проезжающему такси. Сошли мы в двух кварталах от квартиры деда с бабкой, да еще и мне родители сказали, чтобы не распространялся, как мы добирались – могли осудить за барство.

Такситерапия

Когда мне было года четыре я вдруг «ослеп» - то есть не ослеп по-настоящему, а просто вдруг взяли и закрылись глаза, а попытки открыть их с помощью собственных мышц или папы-маминых пальцев вызывали дикую резь и боль. Наш участковый детский врач предположила, что это какая-то инфекция, и это даже хорошо, что глаза закрылись – меньше дополнительного раздражения, но надо капать капли.

Лет мне было совсем мало, но от дикой боли, когда мне пытались открыть глаз, чтобы закапать лекарство, я бился так, что лечебные мероприятия можно был провести только в обеденный перерыв, когда папа приводил из-за стены – из своего Бюро Прямоточного Котлостроения – трех-четырех товарищей, чтобы меня держать. Хотя во мне воспитывали (и небезуспешно) терпение, ничего с собой поделать я не мог, и ощущения свои при этом я помню очень хорошо...

Поскольку дня три такого лечения никаких серьезных результатов не принесли, а я уже сшиб сослепу пару тяжелых предметов и набил себе пару могучих шишек, меня повезли в Глазную больницу. Мама предупредила, что, когда папа придет с работы, мы все поедем туда на такси.

Вечером, когда папа закончил работу и проглотил что-то на дорожку, мы все пошли к стадиону «Динамо» в паре сотен метров от нашего дома, где располагалась стоянка такси – это еще были старые добрые «Победы». Не знаю – случайно ли это, или ожидание ПОЕЗДКИ НА ТАКСИ так подействовало, но прямо там на стоянке у меня открылись глаза и где-то минут 10 держались открытыми. Потом, правда, закрылись обратно. Мы, однако, восприняли это как симптом выздоровления, и, действительно, может быть, под действием такси, а, может, под действием лекарств, выписанных в Глазной больнице, через пару дней глаза открылись окончательно.

Сильней Университета

С такси связано и воспоминание о первом посещении моей будущей альма-матер. Родители собрались посмотреть и мне показать новый Университет, который открылся к тому времени год или два назад. До Ленгор мы добрались на каких-то автобусах, никакого «туза пик»[1] еще не было. Внутрь, конечно, не пустили, и в памяти осталась только сама громадина Главного здания,  первая в моей жизни вращающаяся дверь Главного входа и колонны в вестибюле.

Честно говоря, куда больше запомнилось то, что возвращались мы  в центр на маршрутном такси, которыми тогда служили лимузины ЗиМ – тогда вторые по значимости автомобили Советской страны после ЗиСов. Я, конечно, устроился сзади на откидном месте, потому что видел такое впервые в жизни, это было необычно, а потому, по моим представлениям, это надо было испытать... Эта маршрутка, которая стоила по тем временам безумно дорого, отвезла нас в самый центр – аж до площади Революции.

Пересечение будущей границы

В 72-м, отдыхая и/или готовясь к экзаменам в аспирантуру, я расположился в том Светлогорске, что раньше был Раушеном, под Калининградом, что в девичестве Кенигсберг. Денег мне после выпуска заплатили за три месяца целых 150 рублей, так что, когда знакомые мне предложили поучаствовать в рейде на Куршскую косу, у меня было… Для этой цели на целый день было нанято такси, которое прикатило из самого Калининграда.

Рывок по дорогам Калининградской области подтвердил уже сложившееся впечатление – немецкие дороги, обсаженные высоко побеленными деревьями, по сторонам дороги – дома с отчетливыми незамазанными и незаделанными следами от пуль и снарядов. Народ до тех пор, по-прежнему, жил в домах, оставшихся от немцев, не считая их своими и не желая тратиться на приведение их в порядок… У Зеленоградска въехали на косу и почти сразу остановились, чтобы посмотреть на пресловутые дюны…

Тогда административная, а сейчас – государственная граница между Российской Федерацией и Литовской республикой проходила где-то невдалеке от основания косы, и именно на линии границы при движении из России в Литву шоссе вдруг резко расширялось, становилось ровным и по бокам оказались отрытые кюветы… Литва и тогда была немножко заграницей.

***

***