Былинные менты

Можете мне не верить, но до середины 70-х годов патрульные милиционеры и гаишники в Моске знали свою округу и были способны показать дорогу по адресу и знали, что там и в каком доме. Когда я весной 81-го года, собирая печати на свой автореферат диссертации, искал мосгорцензуру (Мосгорлит) в Оружейном, который уже стал частью Садового кольца, я натолкнулся на Петровке на пару патрульных, молодых парней лет двадцати, и был поражен – они оказались первыми в моей жизни ментами-лимитчиками, не имеющими представления даже, на какой улице сами они находятся в настоящий момент.

Конькоменты

Выгоняемые периодически на работе в т.н. Народную дружину по охране общественного порядка (одна из повинностей советского человека) мы проводили время в Парке Горького, то сидя в отделении милиции как понятые при описании содержимого карманов подобранных в парке пьяных, то фланируя по дорожкам и аллеям. Зимой это имело особенно забавный вид – администрация парка заливала под коньки несколько дорожек и площадок, на которые можно было выйти прямо из пункта проката коньков. Тут же катались и парные патрули милиционеров в форме и на коньках. Между прочим, те, которых видел я, катались вполне прилично и при случае могли догнать какого-нибудь конькобежца-нарушителя. У нас тоже была возможность поразвлечься, но я тогда коньки не любил, и воспользовался шансом только раз.

Эти конькоменты в Парке Горького корреспондировали парным конным милицейским патрулям, которые в Серебряном бору гоняли парочки, а потом возвращались по осевой Новохорошеского шоссе (впоследствии – просп. Жукова) к себе в конюшню.

Между люберами и тушинскими

Последнее дежурство в народной дружине при советской власти случилось все в том же Парке Горького в каком-то набирающем силу кабаке. Гулявшая там под несусветный грохот музыки компания была вроде из Тушино, а в разгар веселья к стенам кабака подвалила неслабая толпа любберов. Понятно, патруль из двух ментов и нас троих-дружинничков они бы и не заметили, хотя мы бесстрашно выдвинулись на входную лестницу (не от большого ума). Однако о передвижениях люберецких интервентов, видимо, было заблаговременно доложено, куда надо, и на заднем плане возник автобус с тем, что впоследствии стало ОМОНом, а у входа жителей ближнего Подмосковья ждал тучноватый, но еще вполне бодрый полковник. На втором этаже кабака тушинские тем временем готовились к обороне.

Полковник вышел навстречу толпе и с главарями босяков стал «перетирать», поначалу на сильно повышенных тонах, и можно было расслышать и «мать-мать-мать» и «вон в автобусе ребята вас ждут…», потом тон снизился, и люберецкая шпана с матерным шумовым оформлением отвалила в сторону метро. А мы решили, что в Нескучном саду опять, как в конце 60-х становится уж очень весело, и, пожалуй, не стоит сюда ходить – тут неподходящие знакомства. Собственно, также решили и все остальные, и дежурства сотрудников АН СССР по охране общественного порядка прекратились.

Самое последнее дежурство в дружине

Оказалось, что это так называется, хотя, когда развертывались события, мы о названии не думали. В октябре 1993 года, в отличие от лета 1991, когда я с детьми плыл по уральской речке Койва, а Танька одна геройствовала на баррикадах, семейство наше было в Москве в полном составе и после телепризыва Гайдара оказалось на Тверской около мэрии в максимальном составе – т.е. за исключением десятилетней Машки и 5-летней Ольки – дочки моего брата. События эти описаны в тексте «Костер на Красной площади». Закончилось все, как тогда показалось, благополучно и даже победившая власть побеспокоилась о защитниках баррикад на Тверской и на Красной площади – нам всем было предложено явиться в штаб на Советской (теперь Тверская) площади за хвостом Юрьевого коня. Там всем для предъявления на работе выдавали стандартные справки, согласно которым «Штаб народной дружины» уведомлял, что гражданин такой-то с 3 по 5 октября 1993 года выполнял обязанности по защите конституционного строя.

***