Однако ж, до возрождения нам пришлось пережить катастрофу. Команда с начала 80-х хромала, ковыляла, но не вылетала, не жила, а выживала. Немалую роль в том сыграло приглашение к нам на должность старшего тренера Олега Базилевича. Видимо, киевская система казалась спортивным генералам перспективной и надежной, но создать у нас условия, подобные киевским, им явно было не под силу. Команда продолжала валиться.

Тянули нас Тарханов с Колядкой, а в 85-м Тарханов травмировался, долго не играл и… Есть тут и моя вина, признаюсь. Каждый год я исправно ходил на футбол, но в 85-м болела дочка, у самого были проблемы, на футбол ни разу не попал – и вот результат. Какая-то мистическая связь между мной и командой, определенно, существует.

За год до вылета, когда мы тоже горели, на старшего тренера позвали Альберта Шестернева, который до того только у нас в школе и работал. И вот же, поднял команду, справились, даже иногда симпатично выглядели. А потом случилась беда - опять свой показался несолидным и позвали «великого» – Юрия Морозова. Еще один птенец «славной стаи» Лобановского, человек, совершенно нам чуждый и, по-моему, совершенно бездушный. Калька с Валерия Васильевича, но только труба пониже, а дым пожиже. Еще и потому я не мог себя заставить на футбол ходить – не ждал от Морозова добра и путной игры, чуял, что он будет нас ставить ухудшенную версию Киева. И вот что из этого вышло… А Морозов, вполне в своем стиле, провал списал на Тарханова и с позором и выговором по партийной линии выпер его. А ведь он геройствовал против Киева на Кубок, и мы их сделали 4:2. Это в провальном-то сезоне! Да, Саша ушел он от нас, утащив в 90-е полсостава, как раз тогда, когда мы вроде бы были готовы к прыжку. Все верно, но… В 80-е Тарханов был центром команды, много забивал, дирижировал, проявлял волю. Удивительно, что тренером ему, похоже, именно воли и не хватает. 

И закончили мы 85-й в дерьме, а господин Морозов – весь в белом. Бескова и Боброва выгоняли за 4-е – 5-е места, а этот провалил команду, но остался на посту, как майская роза. Неисповедимы пути начальственных мозгов!

Это было страшное унижение, я и мечтал, чтобы «по просьбам трудящихся» расширили высшую лигу, и боялся этого. Это было бы еще унизительнее. «Спартак», как к нему ни относись, такое же унижение перенес стойко, отряхнулся, собрал новую команду и вернулся в высшую лигу через двери, а не через задний проход[1].

В те годы я ходил на футбол чаще, чем до того. Ходил, чтобы поддержать родную команду в беде, все старался углядеть ростки возрождения. Какое-то странное впечатление производила тогда наша игра – вроде бодренько бегали, Шмаров стал самым результативным, конечно, мы были на голову выше большинства соперников, но какой-то прочности не хватало.

Попали мы к тому же под совершенно несчастное обстоятельство. Как нарочно, именно в 86-м собрались сокращать высшую лигу, и прямого обмена не было – играли пульку. Шмаров то ли травмировался, то ли уже окончательно намылился от нас, но не играл. Начали неуверенно, потом, вроде, собрались, но запрыгнуть наверх не смогли. На следующий год выиграли мы первую лигу и прошли наверх уже без дополнительных приключений. Тогда в команду понабрали почти всю молодежку – и Савченко, и Корнеева, и Медвидя, и Татарчука (он, правда, поначалу играл в «Звезде», она же ФШМ, в те времена – наш фарм-клуб), и Колотовкина. Даже Иванаускаса затащили из «Жальгириса», в те времена это уже стало редкостью – литовцы каким-то макаром умудрялись косить от службы в ЦСКА. Видно было, что парни способные, но то ли еще слишком молодые и неопытные, то ли не стремившиеся особо перенапрягаться. Команда больше держалась на Димах - Кузнецове и Галямине, которые заиграли у нас еще до вылета, да на вратаре Новикове. В те годы попытался вернуться после очень длительного перерыва, связанного с тяжелейшей, почти безнадежной, травмой Сергей Пасечник, который начинал еще рядом с Шестерневым и подавал большие надежды. Ему сочувствовали все, надеялись, что этот волевой и талантливый парень сможет заиграть. Он очень старался, но, к сожалению, и время было упущено, и момент для возвращения был не лучший. Заиграть так, как он обещал в свое первое появление, Сергей не смог…

Начали сезон 88-го в высшей лиге довольно лихо. Одно время даже держались наверху, а потом посыпались, молодым явно не хватало физики, да к тому же было видно, что не очень-то им и хочется. В тот сезон мы нарвались на другие организационные грабли – лимит ничьих. Это было такое поветрие – бороться с договорняками, которые под чутким руководством киевской мафии расплодились в совершенно неприличных количествах. В результате сначала начали бить послематчевые пенальти, пару раз догнали до 10:9, и народ стал бурчать. Тогда стали считать – если по 5 пеналей вничью, то и весь матч – вничью. Эта дурь кончилось после откровенной демонстрации, которую учинили «Спартак» и Тбилиси. Игроки показывали вражескому вратарю, в какой угол будут бить, и тихонечко туда катили мячик. А последние мячи уже лупили куда-нибудь подальше. Ловчев, при равном счете, бил последним. Вышел он к мячу с широченной улыбкой, разбежался поперек штрафной и грохнул так, что мячик улетел даже не за лицевую, а в аут. По-моему – единственный случай в истории мирового футбола. И эту похабель прикрыли, но не успокоились – стали лимитировать число ничьих, за которые даются очки. В результате мы в том году, нисколько не занимаясь торговлей матчами, перебрали одну ничейку, и именно одного очка нам и не хватило. И отправились мы туда, откуда пришли.

В сущности, в том, что произошло с нами, ничего нового и катастрофического не произошло. В разных странах многократные чемпионы оказывались в низших лигах, когда приходила пора, и старые механизмы начинали сбоить и работать вхолостую. Уходили, набирали молодых бесстрашных игроков, амбициозных тренеров и менеджеров и возвращались. С нами именно это и произошло, но шок от вылета, мне кажется был сильнее, чем в Европе, потому что подсознательно армейцы, спартаковцы и динамовцы считали себя неприкосновенными – «бессмертными», избранными. Собственно, в 36-м так и было задумано…

Все эти годы конские болелы не бросали команду. Мне кажется, тогда нас стало даже побольше. Стали приходить на трибуны молодые, и, пусть и в первой лиге, все же чаще видели наши победы, а не тоскливое беспросветное полусуществование, которое влачила команда в начале 80-х.

Ну, раз помянул болел, то самый раз рассказать про них, что я знаю. Собственно, и записки-то эти начались с попытки выполнить задание red-army.ru рассказать о личном дерби с мясом, только к сроку я не успел, а теперь сами видите, во что это вылилось.

Кстати, уж расскажу, что я знаю и понял из публикаций и рассказов о гибели того, звездного, ЦДСА. Ирония судьбы, но молодые армейские болельщики считают союзниками динамиков, наших исторических могильщиков!

Все началось, когда Сталин решил выпустить наших на мировую арену – начали готовиться к Олимпиаде в Хельсинки. Никакой серьезной системы отбора тогда не было, представления о собственных силах, кроме турне "Динамо" в 1945, которое, на мой вкус, было преувеличенным в силу субъективных причин, тоже не существовало. Мало кто учитывает, что англичане играли совсем не лучшими силами – большинство их корифеев, как ни странно, еще служили в армии – оккупационных силах в Германии. Наши же были в «полном теле», на фронте из наших футболистов (особенно московских), вообще, были единицы, в основном те, чья карьера и началась-то после войны – Нырков, Савдунин да Сенюков. К тому же динамики призаняли Архангельского и Орешкина из Питера и нашего Боброва.

Страха ради иудейска, чтобы не опозориться, фактическая сборная СССР играла то как сборная Москвы, то как ЦДСА. Для последнего были некоторые основания, поскольку тренировал сборную армеец Аркадьев, а в составе перебывало довольно много игроков ЦДСА. В конечном счете, их остались всего четверо – Нырков, Александр Петров, Николаев да Никаноров, который был запасным вратарем. Динамовцев было меньше всего на одного, однако, после проигрыша югославам разогнали именно ЦДСА.

Теперь вся затея с игрой сборной под флагом ЦДСА представляется мне провокацией Берии, который был: а) отчаянным болельщиком, естественно, «Динамо», б) довольно дальновиден и безусловно изощрен в кремлевских интригах. Во всяком случае, после Олимпиады, где мы проиграли тем, кому проигрывать политически было никак нельзя – югославам, у него на руках оказался достаточный компромат, чтобы закопать главного и практически непобедимого конкурента. У нас тогда была разрушена система, преемственность и что-то поломано психологически, от чего многие годы команда не могла прийти в себя.

Лично генеральный комиссар госбезопасности Берия Л.П., болельщик хренов, не только убил нашу команду, наши победные традиции, но и не побрезговал ухватить и наших игроков, и нашу молодежь из ЦДСА и ВВС – Крижевского, капитана нашего дубля Родионова, Александра Петрова. А, бывало, подличал и покруче – Сальникова забрал в «Динамо» под условие – переходишь – мы твоего папу стрелять не станем. Папу для того и взяли. Конечно, «Вася Воровал Спортсменов»[3], но пап не арестовывал, а когда от перехода к нему отказывался – иногда даже уважение таким оказывал. Хотя ангелом отнюдь не был.

Говорят, что динамикам от того нашего разгрома ничего не выгорело – чемпионом стал «Спартак», при этом забывают последовательность событий. После Олимпиады 52-го ЦДСА успел еще сыграть несколько матчей и только потом был разогнан, а игроки, будучи военнослужащими, никуда разбрестись по своей воле не могли. На следующий год подавляющее большинство игроков ЦДСА стали играть за МВО, который, вместе со всеми остальными армейскими командами, был разогнан только в середине года. Вот тогда-то и растащили почти всех. А дело было в том, что именно по весне 53-го откинул коньки Усатый, и Лаврентий Палыч стал в этот момент то ли первым, то ли полуторным человеком в государстве (трудно себе представить, что в их с Маленковым тандеме верховодил последний). Можно не сомневаться, что нас ждало бессменное чемпионство «Динамо» на долгие годы по всем видам спорта, кабы по весне 54-го не перепоясали товарища Берию, как он других перепоясывал. Высокопоставленные болельщики «Динамо» поджали хвосты, им стало не до футбола – они по кабинетам тряслись – то ли уже прыгать в окошко лубянского дома, то ли погодить. Вот тут «Спартачок» и вылез, когда оба фаворита прежних лет зализывали раны междоусобиц.

ЦДСА восстановили, но хребет уже был переломан и срастался потом долго и мучительно. Многие из складывавшегося годами состава оставили футбол – Гринин, Николаев. На много лет выпал из тренерской работы Борис Аркадьев. Никаноров, Нырков и Демин вернулись в состав, но уже практически не играли. По-настоящему продолжили карьеру только Башашкин и Александр Петров. И все они, очевидно, перенесли страшный психологический шок. Не знаю, совпадение ли это, но почти весь тот состав: и режимившие всю жизнь, как Федотов, и пренебрегавшие, как Демин, очень рано ушли из жизни.

На основании изложенного полагаю – коню рассуждать о союзнических отношениях с нашими историческими палачами - кощунство. Пепел ЦДСА стучит в моем сердце! Между прочим, еще до эпохи исторического материализма армейские брезговали жандармским руку подавать[4].

А я рос я в среде интеллигентных болельщиков, знающих футбол, помнящих великих еще довоенной поры, критичных (в том числе и к своим) и уж представление о порядочности имевших твердые. Среда специфическая, футболом интересовались не от матча к матчу, а постоянно, об этом трепались в курилках и после работы. Больше того, иногда зазывали бывших и играющих футболистов на «вечера встреч», причем не в большом зале, а в комнатах отдела «Пуска и наладки котлов», за столами, в компании десятка настоящих болельщиков.

Лучше всего, конечно, помню Портнова – бека «команды лейтенантов», который основным не был, но играл частенько. Я сидел, не дыша, мне было-то лет шесть – а передо мной настоящий живой футболист ЦДСА, да еще того – легендарного. Запомнилось, как он со вздохом говорил, что перед одним из решающих матчей с «Динамо» кто-то из основных (Кочетков, кажется) выбыл, и было известно, что играть ему, и как его трясло. Он так и сказал вдруг задрожавшим голосом: «Конечно, кто - Кочетков, и кто – Портнов. Не верили в меня…»

Но он тогда выиграл. Помнится, ни разу в карьере не набрал матчей на золотую медаль, а в тот раз команду выручил, и она первое место взяла.

Очень важный компонент тогдашнего стадиона «Динамо» и самого процесса  боления – брехаловка, ее я помню с начала 50-х. У Западной трибуны напротив ближнего к Петровскому парку выхода из метро на металлических мачтах висела таблица первенства СССР. Я ее очень любил – она состояла из выпиленных из фанеры фигурок футболистов, раскрашенных в клубные цвета. Правда, точно были разрисованы только московские и другие серьезные клубы, а всякую шушеру размалевывали в фантастические сочетания – лишь бы поярче.

Надо отметить, что на поле тогда клубные цвета соблюдались неукоснительно: мы в красно-синем со звездочкой, Спартак – в красных майках с обязательной белой полосой, динамики – в белосинем, на трусах белая полоска. Правда какой-то период мы играли в черных трусах, подозреваю – не по идеологическим соображениям, а из-за дефицита на синие трусы. Черные нашей промышленности всегда удавались лучше, в них сразу после войны играли и спартаковцы. Тогда, как раз пошел процесс укорочения трусов, и понятие «федотовские трусы» - до колен – стало синонимом старины. Прошло всего-то 50 лет, и баскетболеры щеголяют в бермудах чуть не до середины голени. Все возвращается…

К сожалению, отказ от традиций цветов начался именно с нас – вдруг в 60-е стали играть в белых трусах. Я это воспринял как оскорбление.

К слову, что-то нынче все склонны искать родственников по цветам, а вот раньше – смотрели в корень. Вот Королевский артиллерийский Арсенал из города Лондона – это наши, мне их боевая раскраска – пофигу, а на эмблеме – пушка, и команда возникла именно из служащих упомянутого заведения, что-то вроде Главного артиллерийского управления. Поскольку других армейцев в этом государстве не замечено, следовательно, это и есть их местный ЦСКА. В Венгрии был «Гонвед», в ГДР – «Форвертс», в Польше была и есть «Легия», в Чехословакии – «Дукля» или «Дукла» (а еще до того – УДА)[5], в Румынии – ККА, потом – «Стяуа» ( «Звезда»). В Югославии армию представлял «Партизан», но они очень быстро отказались от ведомственного принципа, и все команды стали ООУР[6], однако ж «Партизан» многие годы играл на 100-тысячном стадионе Югославской Народной Армии. Хочу предостеречь коллег, не верьте безграмотным псевдоисторикам и псевдожурналистам – сроду всякие «Црвены звезды» и «Руды гвезды» не были армейскими командами. Это красивое название узурпировали тамошние мусора! Не впадите в грех ужасной ошибки!

Насчет «Рэд Стар» ничего не знаю, но что-то мне подсказывает – не наши это люди!

В брехаловке практически всегда отиралась компания болельщиков – от трех-пяти, до нескольких сотен – после матчей или в выходные. Там судили и рядили, толкали инсайдерскую инфу и откровенные параши, но, как правило, было несколько серьезных мужиков, знавших футбол чуть не с Бутусовых и Чесноковых, тех еще, дореволюционных. Очень грамотно анализировали игру, критически разбирая, в первую очередь, игру своих. Я у них учился. Тогда болельщики, даже пацаны, знали правила, как следует, и болели, глядя на поле, а не фанатели.

Наш сосед дядя Коля Каюков был таким болельщиком и наркоманом брехаловки, что выдергивать его оттуда приходилось либо кому-то из институтских мужиков, либо его жене – тете Шуре. Она повадилась ему запрещать эти походы, но бравый дядя Коля запрет легко обошел. Само собой, никаких ванн в нашем доме не было. Меня до пяти лет купали в корыте, а взрослые, естественно ходили в баню. И вот, дядя Коля брал мыло, белье и полотенце и шел как бы в баню. Направлялся он, само собой, в брехаловку, трепался там о футболе часами. Потом он заглядывал в упомянутую в первой главе пивную, а под конец своего вояжа в водоразборной колонке (расположенной там же у угла Красноармейской и Нарышкинской, которой пользовались жители соседних бараков), мочил волосы и полотенце и представал перед супругой с подобающими вещдоками.

На динамовском Севере собиралась довольно интеллигентная публика – кого я там только не встречал – МХАТовского Яншина, который оттуда, по-моему, и не уходил, Симонова (который «Живые и мертвые»), еще кучу актеров и актрис; Кириллов, теледиктор, бывал там регулярно. Наверное, за малочисленностью развлечений, футбол, более демократичный, чем прочие, кроме разве цирка, давал какую-то отдушину. И обсуждали футбол и до, и после матча, футбол занимал умы. Болели культурно, однако ж, вполне темпераментно, свистели в два пальца (некоторые – в четыре), на Севере – не матюкались, туда ходили с дамами, на круглых трибунах – вполне. На Востоке мужички пивко посасывали и белую головку под скамейками разбулькивали, но почти никогда – «в хлам». На футбол все же шли смотреть футбол. Менты, между прочим, вели себя при этом абсолютно спокойно – изредка выводили только совсем съехавших. И вот чего не было на московских трибунах в 50-е и 60-е – так это остервенения. Не было смертельной вражды. Болельщики разных команд друг с другом вполне без рук трепались в брехаловке, ну, могли, в крайнем случае, послать, но без злобы. В других городах (в Киеве) все, конечно, было иначе. Чужим там надо было вести себя тихо – побить, может и не побили бы… (Как с зайчиком с завязанными ушками из анекдота: убить - не убьют, но мата наслушаешься…)

Москва всегда болела объективно, когда свои хулиганили, могли и засвистеть, могли и чужому похлопать за красивый финт. Московских команд всегда было не меньше четырех, изобилие дерби приучало к относительно равному количеству болельщиков с обеих сторон, к тому, что даже в матчах с иногородними на трибунах всегда находились болелы других клубов, и к относительно объективному судейству.

Про то, что творилось в других местах, в частности на Кавказе, доходили до нас только сплетни и слухи. Пока они себе прозябали в классе «Б», никто ими и не интересовался, а когда Ереван и Баку вышли на большую дорогу, тут и стали до нас доноситься раскаты тамошних битв.  Впервые услышал я об этом, идучи на занятия в бассейн ЦСКА году в 59-м или 60-м. Майор рассказывал подполковнику, как ездил просматривать матч Спартак (Ереван) – Нефтяник (Баку). - …Там во втором тайме такое началось – народ попер на поле, толпу пожарные брандспойтами полчаса разгоняли…

И вдруг, буквально в те же годы нечто подобное вдруг приключилось и в Москве, да еще с нами. Вся Москва про это гудела месяца два. Играли мы с Киевом в Лужниках, игра была жесткой (с Киевом иначе нельзя). По рассказам тех, кто был на матче, Киев всю игру наших провоцировал (а судья на это сквозь пальцы посматривал). При счете 1:1 судья назначил пенальти в наши ворота. Первый удар Лобановского вратарь Коротких отбил, но судья потребовал перебить. Повторной пеналь Лобановский забил… Допровоцировались – публика, доведенная всем этим свинством до белого каления, поперла на поле. Менты растерялись, и все смешалось в доме Облонских. С дерьмом...

Говорят, все поле было усеяно обувью, которую пооттоптали болелы друг у друга. Менты потом самых меркантильных на этом и похватали:  кто возвращался порыться в куче – поискать свои баретки, тех влекли в узилище и впаивали по 15 суток метлы и лопаты.

Ну, и началась раздача. Нам засчитали поражение, нашего хава Женю Крылова дисквалифицировали на год, и он уже больше нигде не появился. У нас умели провинившихся на место ставить. А у меня появилось дополнительное основание для нежной любви к мусорам киевского розлива.

Армейских болельщиков в те годы было чуть поменьше динамовских, примерно столько, сколько мясных, и намного больше торпедовских и паровозных. Да, кстати, о кличках. Спартаковских «Мясом» стали звать относительно поздно, когда их Мосмясокомбинат взял под крылышко или еще позже, когда они уписали все стены в городе своим «С», к которому доброхоты стали добавлять недостающие буквы, но тему их желудочного происхождения обыгрывали и раньше. Они ведь были «Пищевиками» и Промкооперацией, за что и именовали их ларечниками или жиртрестами.

Динамиков звали мусорами – по естеству их, торпедовцев – кастрюлями - за цех ширпотреба ЗиЛа, который до холодильников клепал эти изделия. Ну, паровозы и были паровозами, паровозниками. Этих никто всерьез не брал, потому что были они слабее всех и периодически вылетали вон.

Меня в первый раз мусора конем обозвали, когда мне было лет 10. Я обиделся. Мы себя тогда так не называли, а говорили гордо – мы армейцы, а вы – мусора (ларек, кастрюля, паровозы). Потом притерпелся – конь, все ж, животное благородное и умное, и укусить может и лягнуть... К сожалению, сталкивался я с этим нашим тотемом в жизни редко - только в виде ментовских лошадок, да той кобылы, на которой мы на Чашниковской биостанции профессионально-прикладную подготовку проходили. А ведь в 60-е на улицах Москвы еще можно было встретить бойцов и командиров с синими, как у гэбни, петлицами с подковой и перекрещенными саблями – из последнего кавэскадрона.

Наши болельщики были довольно привередливы – тон задавало военное поколение, приученное к уровню аркадьевской игры, Федотову, Боброву, на молодых посматривало несколько через губу. Постоянно слышалось: «Вот были люди в наше время! Богатыри!»

Нам, кто помоложе, было попроще – лопали, что дают, хотя к дедам прислушивались и дудели при неудачах – вот, раньше-то!

К своим были иногда довольно придирчивы. Хорошо помню, как вдруг почему-то наши окрысились на Алексея Мамыкина. Когда-то он пришел к нам из «Динамо», но играл у нас так долго, что про его происхождение помнили только самые дотошные. Был центрфорвардом, то есть лидером, не забывайте, тогда еще доигрывали «дубль-вэ» с пятью нападающими, рослый, головой часто забивал. Добирался до сборной, играл в Чили, гол там забил, а еще до того участвовал в погроме, который сборная в Москве учинила Уругваю – 5:0 (это вам не Аргентина – Ямайка!). Забил тогда три гола (2 – с пенальти). Но был он мягковат, а когда с возрастом подсела физика, стал часто ошибаться в голевых ситуациях. Начали ему посвистывать, потом свистом стали встречать и засвистели-таки его. Игрок был, видно, эмоциональный – трибуны его травили, он еще больше расстраивался, все из ног валилось, года два он так пострадал и ушел из футбола. Потом нас недолго тренировал.

На каком-то этапе похожая история получилась с Володей Поликарповым. Он часто выходил на ударные позиции, а забивал, с нашей точки зрения, мало. Тоже засвистывать стали, но с ним, слава богу, кончилось не так печально, потому что Володя успел выиграть чемпионат 70-го, а тогда все обиды всем списали.

По ассоциации с Володей Поликарповым вспомнилось, как я первый раз столкнулся с Машкой. На «Динамо» на каком-то матче  вдруг услышал резкий женский голос – вперемешку с матом веселые и ехидные характеристики игроков, совершенно непечатные оценки вот этого - в черном, именно от нее в тот раз я услышал классическую формулу: «Судья-пид(агог)!». Дальше полилась инсайдерская инфа – кого берут, кого прогонят, кто женился, кто развелся, как сыграли в Орехово-Зуеве, куда гоняли на левака, кто растет в мальчиках и так до самого конца матча. По молодости, а было мне тогда лет 14, как-то застеснялся я ее сначала. Но слушал в оба уха. Кого-то из соседей спросил, кто это, а тот мне – ты что, это ж Машка, наша сумасшедшая болельщица!

А сам ее окликает: «Матильда! Ну, что, Володька Поликарпов тебя еще любит?»  «Да ну его …, женился он!»

Да, Володю Поликарпова Машка выделяла, на Песчанке на дубле (куда, между прочим, основной состав ходил обязательно) она его доставала воплями «Володька! Трам-тарарам, ты почему женился на этой! Ты ж знаешь – я тебя люблю!»

Поликарпов по-настоящему смущался, здорово краснел и вдарялся бечь, ребята прикрывали его с тылу – Володя Федотов, кто-то еще, отвлекали Машку, пока Поликарпов не скрывался в автобусе. Сначала Машка к Стрешнему приставала. Атлетичный широкоплечий детина, быстрый, прочный игрок основы довольно долго, не очень техничный, но упрямый и мрачноватый по характеру. Этот гонял Машку на полном серьезе. Но, между прочим, за ней угнаться было не так-то просто…

Ей тогда и сорока не было. И работая где-то то ли разнорабочей, то ли подсобницей, проводила на ЦСКА все свое время, не было такого матча, чтобы я ее не встретил, хоть хоккей, хоть футбол, хоть баскет. Футбольная команда ее брала в автобус на недальние выезды. Может быть, она – пионер в этом деле.

Пока учился в старших классах (кроме 10-го, когда стало ни до чего), а потом на младших курсах универа, частенько отирался на «Динамо» и на Песчанке. Близко с армейцами знаком не был, но несколько раз попадал в компании с теми из них, кто помоложе и учился в 150-й школе, с которой у меня остались связи. Времена были другие и, когда Вову Жигунова, только начинавшего пробоваться в основе, угостили пивом, он сказал: «О, какая вкусная штука! Обязательно с получки куплю!» Очень он гордился, что в основе стал получать ставку, по-моему, 120.

Взаимоотношения болельщиков довольно долго оставались на том идиллическом уровне, который я уже описывал. Наибольшее неприятие у меня вызывали динамики, потом их место прочно занял Киев, а почвы для острого антагонизма со спартачами не было. Когда поднимались мы, горели они, в 70-м в золотых матчах мы опять с динамиками схлестнулись, перед тем они в финале Кубка нам отомстили за 55-й.

Все, пожалуй, началось с того самого года, когда спартачи вылетели. Тогда их покровители стали инспирировать в печати (советской!) вопли, насчет того, что «Спартак» – народная команда. Одновременно появились и отмороженные мясные фаны. Тогда, да и потом, ходили разговоры, что кому-то наверху понадобилась «темная сила» для организации беспорядков по мере надобности. Как-то попал я в метро в их «бурный поток». Толпа мясных карланов плотной массой куда-то перла, вопя «Спартак - чемпион!» и сметая все на своем пути. На беду категорически понадобилось им в мой вагон, из которого мне категорически надо было выйти. Когда я врубился во все это ударами коленей и локтей, масса локально подалась, но тут же натекло новое. По-моему, они не чувствовали ударов, пребывая в молитвенном экстазе. Вырвался с трудом, хотя карланам было лет по 12 – 14, а я уже взрослый был мужик.

Поддержка мясных стала модой, этим фрондировали. В полицейски дозволенных рамочках. Мы тогда посыпались вниз, а они на волне успеха загребали молодняк, и, считай, то поколение для нас почти пропало, во всяком случае, были мы тогда в подавляющем меньшинстве.

Думаю, именно с «народной» командой связано появление в России класса болельщиков-фанатиков (откуда скорее, чем от английского слова «болельщик», и произошло нынешнее «фан»), которым собственно футбол не так уж и интересен, и на поле может происходить что угодно – от пушбола до борьбы нанайских мальчиков. Помню, кто-то из наших боксеров жаловался: - Публика – без понятия! Деремся, вдруг они орать и свистеть начинают – не понимаю – ничего же не было!

Конечно, если команда играет хреново, можно бы от происходящего отвлечься и себя показать, но если на поле творится что-то мало-мальски интересное – у меня лично сил и внимания больше уже ни на что не хватает. А если ничего не происходит – сижу и брюзжу, что не происходит, вызываю тени великих из прошлого, матерюсь потихоньку… Дело вкуса, само собой…

*          *          *

Вернулись мы в первую лигу и опять не сумели с первого раза выйти наверх. Почти все те, кто потом стал основой чемпионского состава 91-го, уже играли, но шаляй-валяй. Ходили слухи, что в конце сезона половина разбежится. Выперли, наконец, Шапошникова, который опять ничего умного предложить не мог, а с ребятами отношения не построил.

Пока с нашей командой творились все эти гнусности, надо было их чем-то компенсировать, и я играл в футбол сам.

---