Блог

Таня

До вчерашнего дня у меня был дядя, родной мамин брат Феликс Давидович Гусин. А вчера, 24 апреля 2025 г. его не стало. Ему было 88 лет. Пять или шесть дней ранее он говорил с мамой по телефону, как и каждый день до этого. За несколько дней он ушел...Не знаю, как маме сказать. Связь между ними была очень тесная, он вырос у нее на руках и всю жизнь чувствовал ее поддержку, уважал и любил очень...

Новорожденный Фелька со своей мамой и моей мамой

А это Феликс и Инесса Гусины, ставшие постарше

А меня - нет. Давно он как-то перестал интересоваться мной и моей семьей, как, впрочем, и всем остальным, что его привлекало раньше. После смерти жены, которую унесла тяжелая болезнь, хоть она и была сильно моложе, он жил с сыном, общался изредка с одним другом и сестрой - по телефону. Так что даже наш переезд в Израиль ничего не изменил в их отношениях. Я не могла простить ему, что он не посчитал нужным прийти к нам на 35-летнюю годовщину свадьбы, которую мы особенно торжественно отмечали в ресторане в присутствии всей семьи, друзей и коллег, потому что - «это не такой уж важный повод». После этого он вообще не присутствовал на семейных праздниках. Пока были силы, помогал родне - одинокой двоюродной сестре - до самой ее смерти, племяннику - до своей... А мне не надо было помогать, так что...

Превратился в вечно всем недовольного брюзгу и зануду. Так что не очень-то я должна была бы переживать его смерть. Все-таки 88 лет, вполне естественно... Это если не знать про него ВСЕ. А я знаю. Нет, наверно не ВСЕ, но многое.

...Я жила с мамой, папой, бабушкой Соней (папиной матерью) и его сестрой тетей Аней. До моих 6 лет, пока бабушка работала, у нас была еще домработница, которую я любила так же, как маму, и называла соответственно - баба-мама. То, что маму и бабу-маму я любила больше других, надо было держать в секрете, потому что все взрослые в нашей семье были очень хорошими и имели равный статус по отношению ко мне. В доме всем заправляла бабушка Соня, человек железной воли и дисциплины, недаром она проработала 31 год на полковничьей должности в Академии им. Жуковского. С легкого языка моего деда (которого я не застала в живых) ее так и звали в семье: матушка-полковница. У нее не забалуешь! Все должно быть по местам и вовремя.

Бабушка Нина со стороны мамы и мамин младший брат Феликс жили отдельно, в длинной и узкой комнате в доме Сретенского монастыря (для тех, кто не знает, - конец Большой Лубянки, или улицы Дзержинского), впоследствии переехали в крохотную квартирку в Рождественском монастыре. Самый центр, Старая Москва. Фелю я любила как-то отдельно, ибо он в общие рамки не укладывался. Из всех взрослых, меня окружавших, Феликс был самым молодым, с огненно-рыжей шевелюрой, белой кожей и сильными очками. И, кажется, не вполне взрослым.

А вот и я с Фелькой …и вот… Очень весело

Во всяком случае, мне доводилось слышать краем уха, как бабушка Нина на него жаловалась, когда приезжала к нам в гости, - по отношению к другим членам семьи это было невозможно. Бабушка жаловалась, например, на то, что он с другом Толей Златкисом через соломинку выпил содержимое всех 10 яиц, которые она только что принесла из магазина. Разбивает она для готовки одно яйцо за другим, а они все пустые! Хотела идти скандалить в магазин, еле ее остановили - пришлось признаться. Кстати, при ее тогдашних доходах это была существенная потеря. Или: ему удалось убедить тетю Соню, бабушкину сестру, что в Кремле строится не Дворец съездов, как это было на самом деле, а синагога. Потому что - у нас все равны, раз есть православная церковь, и синагога должна быть рядом! В общем, какой-то он был не совсем взрослый. И непредсказуемый - делал, что хотел. Из института ушел, не закончив, после нескольких мест работы стал начальником цеха в типографии, где в основном боролся с пьянством рабочих, потому что в производственном процессе использовался спирт. (Все же рабочие его уважали - за справедливость). Зато окончил вечернюю (для взрослых) музыкальную школу по классу гобоя и с наслаждением играл в любительском симфоническом оркестре. Процесс учебы был нелегким, т.к. живший за тонкой дощатой перегородкой его же двоюродный брат Толя, такой же рыжий, ложился на диван и бил в это перегородку ногами, требуя прекратить домашние занятия. Но не на того напал! В конце концов моей маме пришлось пойти в товарищеский суд защищать брата. Что ей блестяще удалось (как, впрочем, и всегда в ее карьере, когда надо было в чем-то убедить начальство). Аргумент был такой: как может советская общественность мешать развитию таланта, юного дарования, который может прославить нашу страну?

Он был мне скорее старшим братом, чем дядей. Каждые праздники - на 7 ноября и на 1 мая - он забирал меня из дома родителей (с Хорошевки) к себе на улицу Дзержинского. В тот день я не отходила от двери - ждала. Однажды не пришел, заболел. Это был тяжелый удар!

Спала я вместе с бабушкой. Это были моменты абсолютного счастья: там можно было все. Например, есть сгущенку (специально покупали) прямо из банки и сколько хочешь, а не две чайных ложки, размазанные по розеточке, как дома. Хотя нет, один запрет все же был, но об этом потом.

Самое главное удовольствие - это демонстрация на следующее утро. Она проходила по улице Дзержинского, и мы наблюдали из ворот монастыря за этим веселым красочным шествием с пестрыми бумажными цветами и гармошками, и я жутко завидовала участникам! Но все же и мне доставались удовольствия: Феля покупал мне керамических обезьянок с лапками из пружинок, подпрыгивающих на резинке, «тещин язык», издававший звук «уди-уди» (интересно, помнит ли кто-нибудь эти вещи?) и, главное, цветные шарики! Это было нечто волшебное - они так легко летали, если чуть-чуть подбросить, и легко было их ловить. Шарики я особенно любила. Когда в 4 года я попала в больницу, соседке по палате родители передали шарики. А мне нет! Мне и так было тоскливо, а тут и совсем обидно. И ещё обиднее было потом узнать, что шарики попали к соседке по ошибке, это МНЕ МОИ родители их передали!

Мама тоже шла на демонстрацию с учениками своей школы, потом приходила к нам и ложилась спать. Но меня не брала. Я все ныла и ныла, что тоже хочу! И Феля поддался, записался как-то на первомайскую демонстрацию и взял меня с собой. Как назло, тогда был жуткий холод, но Феля рядом шутил, и я была не седьмом небе.

Бабушка не позволяла без Фели включать его радиолу и ставить пластинки, которых у него было (и есть) великое множество, - дескать, Феля будет ругаться. В это я, конечно не верила, но пластинки не трогала. Зато неа следующий день, когда вся семья - мама, папа, бабушка Соня и тетя Аня - собиралась за столом под оранжевым абажуром, пили чай или крепчайший кофе, заваренный Фелей, из белых чашек с лилиями разных цветов, начиналось чудо! Феля ставил нам пластинки, и мы слушали арии из «Страстей по Матфею» Баха, из оперы «Флавио» Генделя в исполнении с тех пор любимой моей певицы Зары Долухановой (последнюю арию сейчас не услышишь), песни Шуберта в исполнении Элизабет Шварцкопф... Моя любимая - это «Форель». Это было первое мое соприкосновение с настоящей музыкой, первая любовь, сохранившаяся на всю жизнь. Потому что тетя Аня, будучи прекрасным педагогом по классу скрипки, учить-то меня учила, но саму музыку так и не показала...

Вот написала и обратила внимание на тот факт, что папина сестра, с которой я прожила в одной квартире до 8-го класса, для меня ТЕТЯ, а мамин брат - всегда просто Феля. Ну или Фелька. Вот бы он удивился, назови я его «дядей»!

А это уже серьезно

Фелька и потом, когда я подросла, водил меня на симфонические концерты в консерваторию - Большой или особенно любимый Малый зал или в зал Чайковского, где у него была знакомая билетерша, за рубль позволявшая нам садиться на свободные места слева от сцены. На входе стояла капельдинерша Люба, она пропускала нас без билетов по словам «к Александре Ивановне». В какой-то период у Фели была очень милая девушка, и звали ее тоже Мила. Иногда мы ходили на концерт втроем, и после вместо того чтобы провожать ее до дома, Феля должен был отвозить меня на Хорошевку. Однако, похоже, это ее не обижало. Впрочем, я не знаю, отчего они расстались. Все-таки думаю, что не из-за меня.

С Фелей всегда было интересно - он указывал на то, что обычно не замечаешь: какое-то красивое место, неожиданный ход... Помню, мы слушали «Шахерезаду» в исполнении оркестра под управлением Эдуарда Грача. Совершенно серьезно Феля мне рассказал по секрету, что его ботинки прибиты к мостику гвоздиками, потому что иначе он мог бы улететь. Он же недаром Грач! И я, кажется верила! Изо всех сил я старалась показать, что музыка меня захватывает, даже когда это было не так, только чтобы Феля во мне не разочаровался. С ним я услышала камерный оркестр Рудольфа Баршая, Хоровую капеллу имени Юрлова и ансамбль «Мадригал». Он открыл мне Баха, который стал моим любимым композитором на всю жизнь. Потом, когда меня стали отпускать на концерты одну, мне уже не приходилось делать вид - эта музыка и впрямь меня завораживала. И будоражит до сих пор.

Вообще он был мастер «пудрить мозги», разыгрывать. Про Дворец съездов я писала, теперь напишу про кофе. Феля стал первым гурманом кофе в нашей семье. Мы ходили с ним на Кировскую в магазин «Кофе-чай». Кто не знает, это здание с интерьером в китайском стиле, которое построил архитектор Клейн для чайного магазина купца Перлова где-то на рубеже XIX - XX вв. В этом качестве он существует до сих пор. При входе сражает не только великолепие китайских ваз и золоченых драконов, но и волшебный аромат кофе десятков сортов. В кофейном отделе стояли огромные мельницы, и, поскольку в домах кофемолки были редкостью, у Фели ее точно не было, он покупал по 50 г кофе 4 - 5 сортов, и при нас зерна мололи в этих кофемолках и ссыпали каждый сорт в отдельный пакетик. Арабика, Харари, Колумбия, Йемен, Сантос... больше не помню, но были. Дома он смешивал их в разных пропорциях, экспериментировал., заваривал в джезве и смаковал. И я усвоила: кофе - это круто! Нет, тогда это слово так не употребляли. Это был писк моды, современного стиля... в общем, круто! Когда Феля угощал этим своим волшебным напитком собравшуюся за праздничным столом семью, мне, конечно, тоже хотелось пить кофе, как взрослой, но мама считала, что он слишком крепкий для ребенка и велела разбавлять его водой для меня. Я возражала, насколько хватало силы голоса. Фелька, подмигивая, давал понять, что он, конечно, не станет разбавлять, дескать, не волнуйся. Я не верила, шла за ним на кухню и смотрела во все глаза, как он наливает мне кофе...

В общем, до сих пор не знаю разбавлял он его или нет. Или это вообще был чай? Тайна так и осталась...

Зато для меня устраивали развлечение: Феля и Толя Златкис кидали меня через всю кухню один другому и обратно. Лететь, глядя вперед, было весело, и я хохотала, но они ленились меня разворачивать и кидали обратно вперед спиной, что было немножко страшно: вдруг не поймают?

Мы с ним много гуляли по Москве. Выросши на перекрестке Дзержинского, бульваров и Сретенки, он превосходно знал все переулки и проходные дворы, научил меня любить маленькие церковки и особняки, рассказывал их историю и истории... Как научил? - Да просто говорил: посмотри, как красиво! И я рефлекторно понимала - раз он так говорил, значит, это правда красиво, и я это люблю. И сама не заметила, как и вправду стала это любить. Произошел импринтинг. Мои родители тоже любили старую Москву, но обещания «погулять по Москве» НИ РАЗУ не были исполнены, ибо у них всегда были тетради (оба преподавали русский язык и литературу, проверка тетрадей - это кошмар всего моего детства).

Феля показал мне красоту не только Кремля изнутри и снаружи (мы на спор обходили Кремлевскую стену вокруг), храма Василия Блаженного, но и Рождественского бульвара и монастыря, крошечной церковки на фоне Калининского проспекта, старого Арбата, еще не превращенного тогда в аттракцион... Знаете, где Монетный двор XVII в.? А я его видела, это изразцовое чудо! А церковь Троицы в Никитниках, тогда еще филиал исторического музея! Она прекрасна и внутри и снаружи, но чтобы ее увидеть, надо знать, где смотреть, на большие улицы она не выходит. Да и вся древняя Варварка с монастырем и палатами, куда впоследствии я особенно любила приводить всех иногородних гостей... Они все удивлялись - откуда я это знаю? Я и сама не могла ответить, и лишь сейчас понимаю - это из детства, от Фели.

Особенно запомнилось путешествие от устья Яузы к Андроньевскому монастырю. Шли пешком, в марте, еще везде лежал снег. По дороге  завернули  в какой-то двор за высоткой на Котельнической и там увидали маленькую белую церковку, как на Калининском, она называлась «... на Швивой горке». Дошли до Андроньевского монастыря на высоком берегу, и я взяла его штурмом, увязая в снегу, который проник в валенки, и никто мне не говорил: - Нельзя! Иди по дороге! Феля показал мне красоту собора и научил смотреть иконы. Оказывается, они тоже могут быть прекрасны, хотя изображения и не похожи на живых людей. Просто в них ест что-то другое, не менее притягательное, чем сходство с натурой.

А еще именно он впервые привел меня в Третьяковскую галерею. И влюбил, в частности, в Куинджи, Левитана и во Врубеля.

Были у нас и загородные вылазки. Помню, поехали кататься на лыжах в район Нахабино. После электрички сели в маленький поезд, почему-то называемый кукушкой, и проехали еще пару остановок, оттуда пошли на лыжах. (Я не знала тогда, что эта кукушка будет привозить меня на практику на биостанцию МГПИ в Павловской слободе). Устали и, когда уже стемнело, добрались до станционного буфета, взяли по стакану сладкого чая и с удовольствием выпили его вместе с селедкой и черным хлебом - больше там ничего не было.
А вот в байдарочный поход Феля меня не взял ни разу - возможно потому, что ходил со «взрослой» группой. Да, в какой-то период он увлекся байдарочными походами, и я с завистью смотрела на его штормовку, спальник, сапоги...Все это досталось мне, когда я поехала на север с учительницей биологии. Сапоги были велики, чуть не потеряла один однажды... Но стремление пройтись на байдарке зародилось именно потому, что Феля так делал, и в конце концов реализовалось во взрослые годы.

Вообще с Фелей всегда было интересно - на все он смотрел как-то по-другому, нетривиально и неожиданно. Слушать его то ли рассказы, то ли байки можно было бесконечно. Однажды он меня здорово выручил.

Дело было так. Мне на день рожденья одноклассники подарили очаровательного котенка. Когда котик подрос, стал проситься  по ночам на улицу. Мы жили на втором этаже многоквартирного дома и боялись, что он не вернется, как это произошло с нашей  кошкой, привезенной со старой квартиры. Но котик так истошно орал, что папа сказал: выбирайте! Я или он! Мы с мамой выбрали папу, а куда девать кота? Феля тогда жил с бабушкой на первом этаже, и он ее уговорил. Взяли они нашего Туську, и он свободно бегал через форточку на улицу и обратно. Вот только... он оказался жутким задирой, и Феля регулярно носил его к ветеринару - то лапу залечить, то хвост, то ухо... Намучался с ним. Но не выгнал.

Это на Фелькиной свадьбе. Я завидовала Асе. А она сказала, что недолго тебе завидовать. И вправду- всего год….

Фелька научил мня не только хорошему. Например, курить, когда я была в 10-м классе. Сам он не курил, только иногда пробовал, но на семейных торжествах, когда Толя Златкис выходил покурить, он одалживал мне сигаретку с Фелиного согласия. Так что в кафе после последнего звонка, когда все мальчики и некоторые девочки достали сигареты, я тоже не ударила в грязь лицом, чем жутко шокировала нашу классную даму, считавшую меня учительской дочкой. Позже, на семейных торжествах мы всегда сидели рядом и он со словами «Давай выпьем, Танюха!» подливал мне водку. С тех пор я предпочитаю водку любым другим крепким напиткам.
 

Моя дочь написала, что, когда я с Фелькой, у меня всегда такой вид.

Почему этот молодой интересный парень, окруженный компанией и девушками, так много возился со мной, малолеткой?

Это он с соседкой со второго этажа красавицей-отличницей Майей с толстенной косой ниже попы и бантом, как у гимназистки. Как она мне нравилась! И не только мне - еще и Толе Златкису, за которого она и вышла замуж. Хотя ей нравился Феля.

...Почему-то он тратил на меня больше времени, чем мои родители. А я, как вы уже поняли, смотрела ему в рот и старалась подражать во всем. В итоге он привил мне любовь к искусствам - музыке, архитектуре, живописи и сформировал мои вкусы. . Общение с ним, легкое и забавное, сформировало эстетическую грань моей личности, и это влияние осталось со мной на всю жизнь.

Я взрослела. Институт, семья, дети, работа... Личные встречи ушли, виделись на семейных праздниках и с удовольствием болтали о музыке, фильмах, книгах, поездках... Как всегда, я слушала с раскрытым ртом. А потом и на этих застольях он перестал появляться. Пыталась вытащить его не концерт или в поездку на машине - то «спина болит», но «не могу ходить», «не могу сидеть». «Хочешь новый диск? Пластинку? - Не, я уже слышал и то, и другое, больше не хочу... Это длилось много лет. Перед окончательным отъездом из страны я приехала к нему, понимая, что больше его не увижу. Но об этом я не хочу писать.

И вот его нет. Но часть его - во мне. Его вкусы, пристрастия, его отчаянность, его доброта. Не знаю, что взял у него его сын, но я взяла очень многое. А все, что я люблю, я передала своим детям. И пусть они знают, откуда это у меня.